Опыт автобиографии

Итак, интерпретация собственной жизни — главная задача автобиографии. Подобная интерпретация может иметь цели и внешние: показать и объяснить побудительные причины поступков автора, которые могли быть неправильно истолкованы современниками, — и внутренние: осмыслить собственную жизнь, осознать ее движение. В первом случае автобиография сближается с биографией, во втором — с дневником, однако, в отличие от дневника, который ведется для себя лично, это сочинение адресуется читателю; ибо автор предполагает, что его жизненный опыт может быть поучителен для окружающих — своей особенностью или, напротив, типичностью.

Основная установка автобиографии — на искренность и достоверность. Таковы в большинстве случаев субъективные намерения автора и ожидания читателя, хотя, например, Марк Твен заявлял, что сам никогда автобиографию писать не станет, поскольку писатель, рассказывая о себе, обязательно «приврет»[146]. Но ведь интересно и то, как и насколько «приврет». В самом деле, описание своей жизни — процесс творческий, обязательно включающий отбор и оценку событий, их упорядочение и осмысление. Поэтому здесь с полным правом можно говорить о творении автором новой реальности, в разной степени отличной от того, что действительно произошло в жизни[147]

. Некоторые критики вообще называют автобиографию литературным, а не документальным жанром[148].

Задача автобиографии весьма непроста: человек в ней выступает одновременно и как герой, и как автор повествования; исследователи жанра особенно подчеркивают этот момент «раздвоения» личности: автор с высоты своего «настоящего» рассматривает и оценивает себя таким, каким был прежде[149]. Автобиография требует высокого уровня самосознания и ощущения значимости собственной личности. Закономерно поэтому, что как жанр она расцветает в период становления и развития индивидуализма в западном обществе, а именно в эпоху Нового времени.

Как известно, практически у любого жанра европейской литературы есть свои предшественники в античности. Говоря об автобиографии, английские исследователи относят к таким предшествующим «документам» «Апологию» Сократа (речь Сократа на суде, воспроизведенную в «Апологии» Платона и «Воспоминаниях о Сократе» Ксенофонта; 399 до н. э.) и «Записки о Галльской войне» Цезаря (между 52 и 49 до н. э.), а если брать средние века — «Утешение Философией» (523) Боэция, автобиографические отрывки в «Истории англов» (731) Беды Достопочтенного, «Исповедь» (400) Аврелия Августина и такие произведения предренессансной эпохи, как «Новая жизнь» (1292–1293) Данте и «Дом славы» (1370-е годы) Чосера[150]

.

В средневековой литературе первыми биографиями были жития святых. Они повествовали о тех, кто был уже прославлен Церковью, и являли читателю назидательный пример высоких духовных достижений, хотя могли содержать и упоминания о грехах и заблуждениях человека, особенно в период, предшествовавший его обращению к вере. В Англии житийная традиция постепенно сошла на нет в XVI в., когда государственной религией стало англиканство, не признававшее (как и более радикальные пуританские секты) ни святых, ни святости. Таким образом, в английской национальной мемуарно-документальной традиции, в том числе и в религиозном ее варианте, уже в период ее становления формировалось неприятие апологетических установок. И хотя в XVIII–XIX вв. писались хвалебные биографии, особенно пасторов и членов нонконформистских сект, за пределами своей общины они не считались значимыми ни в литературном, ни в общекультурном отношении. Неприятие апологетики можно назвать отличительной чертой английской документальной прозы.

Если первыми образцами биографии в средневековых литературах были жития святых, то первым образцом автобиографии стала уже упоминавшаяся выше знаменитая «Исповедь» Аврелия Августина (354–430) — повествование о духовной жизни человека, который, пройдя искус философских школ античности, нашел истину в христианстве и внес немалый вклад в развитие этого вероучения. Однако в жанровом отношении «Исповедь» для Средневековья — скорее исключение. В Англии она была хорошо известна, но интерес к ней определялся ее богословским содержанием, а не жанровой формой.