Опыт присутствия

Промстройбанк. Они согласились, объединившись создать открытое акционерное общество, и предложили мне, на первом акционерном собрании, возглавить его. К сожалению, в основании этого сооружения лежал очень маленький уставной капитал – по 50000 рублей, в то время как $ стоил тогда уже 6 рублей. Что можно было делать с капиталом соответствующим стоимости всего лишь одной "Волги"? Здесь не интересно рассказывать, как я пытался нарастить капитал, как мне предлагали под бизнес-план через третье лицо 125 миллионов рублей, с

"откатом" в 25 миллионов, как меня пытался ограбить один старый друг и с каким трудом я вытянул через Арбитражный суд свои миллионы.

Все это – частный случай общего государственного подхода при создании правовой базы ведения рыночного хозяйства. Я пришел к выводу, что надо либо принять форму криминального ведения бизнеса, либо расстаться с ним. Я выбрал последнее. Гораздо примечательнее другая деталь, связанная с идеей рационального льноводства. Мои экономические разработки по льну попали в организации, имевшие еще советские основные фонды – Горьковский комбинат льноволокна и

"Московский лен". Под эти идеи они получили огромные кредиты и использовали их, практически, для уничтожения посевов льна, по крайней мере, в нашей области. Идея была проста, – на кредиты приобреталась по оптовым ценам стремительно растущая в условиях инфляции продукция – автомобили, холодильники, стиральные машины.

После завершения товарного цикла они, в силу инфляции кратно возрастали в цене. Их продавали, и цикл повторялся. При этом, чтобы не отвлекать денежные средства от прибыльного дела, закупочная цена отраслевой продукции – льняной тресты – держалась на старом уровне.

В условиях инфляции выращивание льна стало глубоко убыточным. С 91 по 94 годы посевные площади льна сократились в 20 и более раз, а в некоторых хозяйствах исчезли совсем! Вот так действовал спекулятивно-базарный бум Гайдара, который в правительстве называли уважительным словом "реформа". А в своем бизнесе я подчистил хвосты, рассчитался по долгам и к 1997 году остался "бедным советским пенсионером" с мизерной пенсией.

Но вернемся к тому периоду, когда в политические будни страны ворвался необыкновенный август. В то время не было интереснее занятия, чем отслеживать развитие событий по телевизору. Гласность еще находилась в моде, и мы видели и начало путча, и его окончание.

Рассматривая попытку части советского политбюро удержать инициативу в своих руках и поставить под контроль уходившие рычаги власти с позиций более позднего времени, нельзя дать однозначную оценку такому решению. Есть необратимая поступь истории. В ее сюжетах возникают различные варианты, но сама масса исторических обстоятельств настолько велика, что уже никакая плотина не может остановить ее стремительного течения. Не имеет значения успех или провал "путчистов", им в любом случае пришлось бы искать пути преодоления глубокого экономического и политического кризиса. Их победа могла означать определенное решение кадрового вопроса при выработке тактической линии. Быть может, нас ожидал "китайский" вариант экономического развития, сохранение Союза? – История молчит.

Но кто бы поднял упавшее знамя национального возрождения? Понятно, что тот слой партийно-чиновничьей элиты не был самым лучшим. Это были консерваторы со свойственными именно этому слою признаками заторможенности, если не сказать туповатости. Но, с другой стороны, среди них не было хищников подобных Ельцину и Чубайсу. Они еще сохраняли признаки порядочности и морали, и как-то думали об ответственности перед обществом.

Кульминацию августовских событий 91-го года я наблюдал по телевизору. Все врывалось в мою душу – и страх перед возрождением всевластия ГПУ, и волна эмоций свободолюбия, которая всколыхнула на

Красной Пресне столицу, и всю державу. Когда по асфальту грохотали танки, все вспомнилось мне, – и Берлин, где протестующих немцев кололи штыками, и Венгрия, где Будапешт был отдан на разграбление солдатам, и Прага, где сломили волю чешского народа. Танки могли все. Но о чудо! – танкисты вылезали на броню и отказывались стрелять в демонстрантов. Правда имелись и ревностные исполнители, которым было приятно давить. И все же народ побеждал, жертвуя отважными юношами своими телами прикрывшими свободу. Меня переполняла гордость за Россию. В те дни свершилось немыслимое, – сдернули с пьедестала "Железного Феликса". Я благодарил Бога за возможность видеть уничтожение главного символа системы. Уже одна эта картина венчала и оправдывала мое политическое противоборство властям. Я как бы ощущал, что и мои идеи витают в умах тех, кто сейчас демонтировал памятник чекисту.

Свобода приходила на волне эйфории. Недолго же она продолжалась.