Опыт присутствия

Но не долго длился медовый месяц капитализма с идеологией народных комиссаров. Сталин смекнул, что в такой форме союз рабочих и крестьян будет слишком много проедать, отвлекая ресурсы от подготовки к "мировому пожару". Следовало создать что-то новое, позволяющее одновременно управлять и обществом и ресурсами. Он взял кое-что из теоретического наследия времен военного коммунизма, кое-что из буржуазного наследия, познакомившись, похоже, с "Теорией занятости, процента и денег" Джона Менарда Кейнса. Получилась система, в которой, как мог бы сказать Коба, следуя диалектике своей мысли: "собственность – это и собственность и не совсем собственность; деньги – и деньги, и не совсем деньги". Экономическая концепция вполне соответствовала личности великого интригана: она имела два лица – официальное и фактическое; она была построена на терроре и страхе; она осуществляла заветную цель – окончательное ограбление подданных с сохранением поголовья; она ставила точку о месте денег и собственности при социализме. В ней все было наоборот: самый главный принцип – всеобъемлющая и исчерпывающая информация рынка – был заменен принципом государственной тайны, в которой тайна также имела многочисленные маски. Поступательное движение экономики содержало "генеральную линию", суть которой заключалась в милитаризации страны. На обочинах "генеральной линии" находился колхоз и ГУЛАГ. Они выполняли роль буферных зон в местах возникающих колебаний неповоротливого хозяйственного механизма. Чтобы сделать экономику устойчиво-восходящей, ее изолировали от воздействия внешнего рынка и ввели принудительный курс рубля специально для валютных операций. Теперь экономика получила гарнированную безопасность, и, несмотря на значительное отклонение реальных цифр пятилетнего плана от его контрольных значений, ничто не угрожало ей потрясениями. Она могла позволить себе любую производительность и предельную мобилизации в избранном направлении.

Нормальная экономика работает на основе потребительских приоритетов общества, где национальные ресурсы осваиваются через стоимостную и ценовую цензуру: редкий ресурс, большая потребность – более высокая цена. В таких условиях потребитель довольствуется тем, что предлагает и в каких объемах поставщик рынка. Кобаномика обходит это затруднение. В ней главным потребителем является государство, а государство потребляет в соответствии с "генеральной линией". Единственным препятствием становится черта выживания, да и ту Сталин переходит не один раз. Чудовищно противоестественны цели этой экономики: не ресурсы становятся источником обеспечения потребностей общества, а само общество превращается источник максимального обеспечения ресурса. Последний штрих к перевернутым ценностям – материя становится субъектом истории. Удивительно, что есть еще люди очарованные противоестественной романтикой тех времен.

ВИРУС РЕАЛЬНОСТИ

То, что теоретические принципы кобаномики никогда не имели официального статуса, становится ясным при анализе того, как распорядилось сталинским наследством идущая за ним генерация руководителей страны. Им казалось, что систему можно модернизировать, подправив стимул идеи материальными стимулами. С

Никиты Хрущева и Алексея Косыгина начинается разлагающее воздействие вируса реальности на логически непротиворечивую, но полностью искусственную модель сталинской экономики.

Как победа варваров над античным Римом привела к созданию

Священной Римской империи, так и победа СССР над Германией привела к мировому блоку социализма. При этом возникло много параллелей этому историческому прецеденту, как в культурном, так и в технологическом плане. Небольшие порции немецкой технологии не могли преобразовать

Советский Союз настолько, чтобы превратить его в конкурентоспособную экономическую державу, но продвинули его в этом направлении. Однако, в соответствии с демографическим законом "победитель определяет развитие побежденного", европейские страны социализма, интегрированные в СЭВ, тормозились в развитии экономическим уровнем восточного неповоротливого гиганта. С другой стороны, именно такое сообщество как СЭВ, сыграло злую шутку с экономическими аксиомами сталинской модели социализма. Экономика перестала быть закрытой.

"Железный занавес" получился довольно прозрачным с "братскими" странами, и, в свою очередь, его невозможно было сделать достаточно

"железным" между СЭВ и остальным миром. Расхлебывать это положение вещей довелось Никите Хрущеву.

ДАЛЬНЕЙШЕЕ "ПОСТУПЛЕНИЕ ПРИНЦИПАМИ"