Опыт присутствия

– Ты прав, – услышал я голос Йорика, – человек остается человеком. Самым страшным в человеке является не он сам, а его логика, образ мысли, жизненная концепция. Содержание мозгов определяет мотивацию действий. Считается или не считается человек с фактором присутствия других людей – это другой вопрос. Ответ на него отрицательный. Даже наши собственные дети, исходя из представления о собственных интересах, просто игнорируют призывы родителей к здравому смыслу. А что говорить о человеке, уверовавшем в исключительность своей миссии? Впрочем, давай поговорим с самим Кобой.

Йорик доверительным жестом указал на стену, с левой моей стороны, где в образовавшемся туманном провале появился генералиссимус

Сталин. Несмотря на френч и погоны, он все же отличался от образа в моих снах, – в нем было больше внутренней сосредоточенности и магической эманации власти, исходившей от рыхлого лица, мясистого носа и черепа с довольно редкими волосами.

– Не смущайся, писатель, – с акцентом произнес он, – у меня для тебя имеется время, – он усмехнулся в желтоватые усы, прикурил трубку, распространяя дым с забытым запахом папирос "Герцеговина флор", и продолжил: – Ты для меня та самая логическая фигура, с которой необходимо считаться в уравнениях власти. Что тебя интересует, дорогой друг?

Самое удивительное, что я не опешил, а отнесся к внезапному появлению вполне по-деловому. Видимо не обошлось без магии Йорика, потому что, признаться, я всегда теряюсь перед властными людьми.

– Чудовищная жестокость, Иосиф Виссарионович. Такого планета еще не знала, – задал я вопрос, подобно журналисту берущему интервью.

– Природа, да и сам Господь Бог, не знают такого термина, товарищ писатель. "Мягкость, твердость, глупость" – это те слова, в которых вы оцениваете поступки людей. Вы не задумываетесь над тем, могли ли люди поступать иначе. Может ли виноградная лоза принести помидоры?

Ты, вероятно, хочешь спросить, как я оцениваю свое поведение взглядом со стороны? – Но это уже вопрос не исторического факта, а литературного творчества. Я, товарищ писатель, – не писатель. Я – вождь, генеральный политик своего государства. Я могу пояснить, почему моя реакция на события была именно такой, а не иной.

Мне показалось, что если я сейчас упущу инициативу, то не добьюсь вразумительных ответов. С другой стороны, передо мной был человек, к которому не было ключа, для обращения с ним, который сам имел такие ключи и не доверял их никому.

– Хорошо, Иосиф Виссарионович, ответьте на мой вопрос, так, как вы можете принять его, не искажая смысла моего интереса, – довольно уверенно проговорил я.

Сталин опять улыбнулся и пыхнул облаком сиреневого дымка.

– Я имел силы принять на себя полную историческую ответственность, и я ее принял, – взгляд Кобы гипнотически впился в меня. – Что это такое, понимаю только я, а сейчас постараюсь объяснить и тебе. Владимир Ильич знал, что такое взять и удержать власть. Он знал, как ее разделить и на кого можно положиться во внутрипартийной борьбе. Не я захватил место Генерального секретаря.

Моя личность и партийные качества выдвинули меня на этот пост.

– Но Ленин протестовал, – слабо возразил я.

– Это было потом. Протестовал не вождь мировой революции, а уже больной человек.

– Вы его слегка подтолкнули?

– Неправда. Но в политической борьбе такие методы оправдывает сама история.

– Так да или нет?

Он снова попыхтел трубкой и, прищурившись, сказал: – Это не имеет значения.

И через секунду продолжил: – Для политических идеалистов, какими мы были, главное – не просто выжить, главное – не дать умереть идее, которая живет в тебе. Это неизбежно связано со смертью твоих противников. Противниками становятся самые неожиданные люди, даже твои соратники, ибо нет двух людей с одним мнением, но могут быть едины вождь со своим народом. Я добился этого в условиях чудовищной разрухи и отсутствия специалистов по ее устранению.

– Но вы сами же и устроили эту разруху.

– Нет. Разруха явилась следствием фатальных обстоятельств революционной ситуации в России. Я лишь спасал страну и ее народ. Я знаю, товарищ писатель, в своих умозрительных версиях ты приписал мне такую фразу: "Народ, убивающий из зависти и жадности, не заслуживает снисхождения". Ты предположил во мне носителя божественного возмездия. Это не так. Я поступал в соответствии с обстоятельствами, заставляя выжить и идею, и народ – носителя этой идеи. Для утверждения цели моя воля была не просто железной, – это была воля Сталина, – стальная воля.

– Но вы же видели, что буржуазный мир обгоняет Россию с ее искусственными моделями экономического строительства.