Оракул петербургский. Книга 2

Как мало нужно для здоровья,Для возрожденья поголовья:Найдется броская девица-И ты готов на ней жениться;Прижмется томная краса –Иты летишь на небеса;Смешаются две властных плоти –Иты взорлишь на бегемоте.Так появляются на свете

Ненужные, смешные дети.Они родителей не слышат,Отцам в затылок хищно дышат,Грудь материнскую терзают,Жрут до отвала, отдыхают,Плодятся бодро, распухают.Творим житейские ошибки:Совокупленье утверждая,Порочный круг провозглашая,Конвейер жизни продолжая!

Исторический генезис таких особ довольно прост: папа с мамой в советские времена были функционерами поселкового масштаба, затем рабфак, дальше заочный техникум и вот вам, пожалуйста, – дипломированный специалист коммунального хозяйства, да еще называющий себя "академиком коммунальных наук"! Знает страна своих героев! Сейчас они выдвинулись даже на довольно высокие административные посты. До большевистского переворота таких приблудников называли "сукины дети", теперь это весьма уважаемые люди. Вот потому-то наша страна и шляется в хвосте цивилизованного мира. Умные, и только они, должны управлять глупыми, но никак не наоборот! Муза снова обратилась к творчеству незабвенного поэта Александра Георгиевича Сергеева, но вытянула из памяти, словно обезьянка у старого шарманщика, билетик с траги-комическим текстом под названием "О палачах":

Старый, трепетный палач!Ляг на пузо и не плачь.Ты ублюдкам отслужил:Сладко ел и много пил.Сколько вытянул ты жил,Скольких в землю уложил?Водил дружбу с Сатаной,Приходил к нему домой:

Доносил и был, как свой.По частям и скопомВылизывал ты жопыСтрашным живодерам,Грязным мародерам.Манящее слово свободаОтринули вы от народа.Тут открылся новый путь:Падлам трудно увильнуть.Учинят, похоже, спрос –

Разыграется понос.Надо в руки брать вам ноги –Вся надежда на дороги.Совесть мыслью докучает:Господь сирых привечает,Ну, а подлых – обличает!Всем теперь конец один:Смерти вестник – Господин!

Подтверждение правильности общего прогноза не заставили себя долго ждать. Уяснив окончательно, что имеет дело с иностранкой, с которой можно содрать крупный куш, Зоя Леонидовна выпустила жало: "Ко всем бумагам, даже при очевидности прав на прописку по адресу теперешнего владельца квартиры, требуется письменное согласие Сергеева Александра Георгиевича"! Вот оно веское резюме чиновника. Ничто не могло поколебать решение Зои Леонидовны, в том числе и то, что Сергеев, к сожалению, погиб, умер. Он никак не может из загробного царства прислать письменное разрешение на прописку своей законной жены, унаследовавшей давно приватизированную квартиру в полную собственность.

Муза весь чиновный расклад поняла моментально, и план действий быстро созрел в ее голове. Сабрина рефлексировала, как человек, еще не закаленный в боях с бюрократией. Ей вдруг совершенно ясно вспомнились фотографии Владимира и Веры Набоковых на суперобложке недавно прочитанной книги "Мир и Дар Набокова": у Владимира большие, умные, полные грусти глаза, у Веры – холодные, решительные, наполненные еврейским фанатизмом, закаленным в вековой борьбе на грани выживаемости. Там же рядом, на другой фотографии, застыли члены всей семьи: во взгляде юного Владимира та же тоска, что и у его матери, да у черно-подпалой таксы – кривоного кобеля, четко уставившегося в объектив фотоаппарата. Похожий взгляд у отца, зафиксированный фотографом за месяц до его роковой гибели. Сабрина вспомнила и другую фотографию. Ту, на которой Владимир Набоков в палате клиники, может быть, за несколько дней до ухода из жизни: опять глаза переполнены грустью (и это понятно!), у сына же Дмитрия – чарующая фотографа улыбка (это не понятно!). "Что это? – подумала Сабрина. – Неужели имеются предвестники или врожденные роковые печати несчастий, возведенных в ранг семейных, родовых традиций"?