Оракул петербургский. Книга 2

Из воспоминаний о близком родственнике Набокова – президенте медико-хирургической академии, патолога Николая Козлова – известно, что его дочь, увлекавшаяся биологическими науками, на смертном одре, перед самой агонией воскликнула: "Теперь понимаю: все вода". Сакраментальная фраза, даже для перенесения ее на социологические модели. Сабрина подумала о том, что весь разговор в этом жалком чиновничьем кабинете – всего лишь "вода", по сравнению с гибелью Сергеева и перспективами жизни даже такой "пушинки" (в космическом измерении), как самой Сабрины. Суета важной начальницы, да и всего поколения людей, проживающих на земле в настоящее время, – это тоже "вода", космический мелкий, моросящий дождичек: быстро пройдет и следа не останется. Так стоит ли волноваться и переживать: ясно, что Защита будет найдена!

Муза хлопнула себя по бедрам, как бы фиксируя подведение итогов. Выяснение определенностей, внесение полной ясности было совершенно лишним занятием. В таких ситуациях необходимо вытаскивать кастет и бить наотмашь в висок. Пока решимость Музы показывала начальнице, что ей предстоит суровая выволочка. Бюрократия победителем в данном случае не будет, ибо есть еще правда на земле. Муза и Сабрина поднялись, кивнули молча начальнице и удалились из неприветливого кабинета. Муза быстро направилась в приемную к самому главному в конторе руководителю, но не стала рваться к нему на прием, а попросила у секретаря разрешение воспользоваться ее телефоном. Та нехотя разрешила.

Разговор был очень коротким: Муза, даже не называя имени своего защитника, ограничилась репликой – "Ваши предположения оправдались, фамилия клерка Скуратова". Трубка была опущена на рычаги, женщины вышли в коридор и остановились у стенда с приколотыми разъяснениями прав и обязанностями владельцев или съемщиков жилого фонда Центрального района Санкт-Петербурга. Слова "центральный" и особенно название славного города – "Санкт-Петербург" совершенно не гармонировали с тем учреждением, где сейчас находились наши страдалицы. Люди, решавшие судьбы сограждан, были явно не на высоте. Они – чужаки в северной столице, способные только компрометировать ее!

Примерно через десять минут в коридоре возникло бурное движение: сперва секретарша – шустрая девица лет двадцати с небольшим, – быстрым шагом проследовала в кабинет к Скуратовой, затем они обе с документами в руках скоренько двинули к начальнику. Через пять минут, выйдя от главы учреждения, Зоя Леонидовна имела совершенно иной облик. Потухшие глаза с очевидными слезами – вот он слабый намек на осознание порочности своей деятельности.

Муза наблюдала перевоплощение пострадавшей не только глазами психолога, но и патолога. В ее уме почему-то, как фонетическая гармония, почти что вокальный восторг, зазвучало чисто медицинское понятие – "юкстомедуллярный круг кровообращения". В нем собрались звуки почти всех нот, – отсюда и лилась бальзамоподобная музыка! Вспомнились отдельные куски поразительных текстов из учебников патологической анатомии: "Юкстомедуллярный круг кровообращения почки составляют проксимальные отрезки интрлобулярных артерий, приносящие артериолы юкстомедуллярных клубочков, артериальные и венозные компоненты сосудов пирамид, а также проксимальные отрезки интрлобулярных вен".

Всплыло еще кое-что загадочное, музыкальное, волшебное и трудно воспринимаемое неподготовленным умом нормального человека: "юкстамедуллярные клубочки, составляющие одну десятую или пятнадцатую от общего числа гломерул, в отличие от кортикальных имеют выносящие сосуды гораздо большего диаметра , чем приносящие". Сколько специальной тарабарщины приходится хранить эскулапу в своей голове, чтобы мастерски лечить своих пациентов. Но на всю эту гармонию музыки и мысли, сердца и боли за исход лечения своего пациента какая-нибудь Скуратиха может наложить растоптанную пролетарскую лапу и, изощряясь словно отпетый палач, лишать вершителя жизни и смерти удовлетворения его наивных коммунальных прав. Блеснули слова "славного" Иосифа: "Поставить всех к стенке! Расстрелять"! Но Муза решительно себя одернула заявлением Иисуса Христа: "Я пришел не судить мир, но спасти мир" (От Иоанна 12: 47).

Приметив Сабрину и Музу, Зоя Леонидовна извиняющимся, крайне вежливым и предупредительным тоном пригласила их к себе. Разговор начальница начала с раболепских извинений и объяснений по поводу собственных заблуждений: ей дескать только сейчас "руководство строго-настрого объяснило несправедливость предъявленных к Сабрине требований".