Оракул выбирает королеву

Она рыдала. И смеялась. Порой Леоне в самом деле казалось, что безумие близко, потому что только ненормальная будет одновременно сыпать ругательствами в адрес короля и возносить благодарственные молитвы за то, что тот остался жив.

Леоне приносили еду и питье, и все это сопровождалось обязательной процедурой снятия пробы со всех блюд. Потом, выждав пол часа, Леону допускали к кушаньям, но от переживаний кусок не шел в горло…

Она совершенно выбилась из сил и перестала что-либо понимать в происходящем. И то, что ее лишили одежды, оставив лишь длинную шелковую сорочку и такой же халат цвета топленого молока, не добавляло уверенности в грядущем. Хорошо еще, что по полу был расстелен толстый и пушистый узорчатый ковер, иначе мерзли бы босые ступни.

Когда двери в очередной раз открылись, Леона метнулась навстречу, но, увидев, кто наконец к ней пожаловал, почему-то попятилась. Арман же молча вошел и, притворив за собой двери, так и остался стоять, прислонившись спиной к деревянной створке.

Он стоял и молча рассматривал Леону, и ровным счетом ничего нельзя было прочесть на его лице.

Она же… внезапно почувствовала себя голой под этим тяжелым, давящим взглядом. Рваным судорожным жестом запахнула на груди ворот халата, да так и осталась стоять посреди комнаты, не понимая, ни что говорить, ни что делать.

Потом, поборов странную внутреннюю дрожь, гневно выпалила:

— Что вы себе позволяете? По какому праву? Я — свободная женщина, и я…

Арман оборвал ее взмахом руки, таким простым — и одновременно величественным жестом.

— Прости. Мне нужно было завершить кое-какие дела. А тебя пришлось запереть, чтоб ты больше никуда не делась.

— Вот оно как… — после первых слов говорить стало проще, легче, — и какие же дела вы завершали, ваше величество?

Он пожал плечами, сложил руки на груди. Взгляд Леоны скользнул по его рукам, по запястьям, нешироким, но сильным и крепким. В памяти обжигающе полыхнул образ того, как этими руками Арман ласкал ее обнаженное тело. От таких воспоминаний ее всю пробрало жаром — как же не вовремя. И подумать только, она несколько месяцев боролась с собой, заставляя все это забыть. Оказалось, для нее это невозможно.

— Тело Витты предали огню, — очень обыденно сообщил Арман, — потом я поговорил с Мерклом, который все это устроил. Ну, мое оживление ценой жизни сестры. А еще я разговаривал с Сильеном, который хотел тебя убить. Он сказал мне, что попросту не смог противиться привлекательности трона.

Руки Леоны бессильно упали вдоль тела.

— Убить меня? Что дурного я ему сделала?

— Ты не сделала ничего дурного. Никому. Просто он понял, что пока ты жива, я не женюсь ни на ком больше.

— А казался, в общем-то, хорошим человеком, — невольно вырвалось у Леоны.

— Казался, да…

И Арман снова воззрился на нее, и у Леоны снова возникло ощущение, что одежда — та, что была — сама по себе медленно сползает на пол.

— Прекратите… — прошептала она.

— Что прекратить? — и голос такой равнодушный, спокойный, немного усталый.

— Смотреть на меня так.

— Я думаю, что с тобой дальше делать, — ответил Арман.

Леона развела руками.

— Наверное, отправить домой?

— Нет.

Он покачал головой и улыбнулся, впервые с того момента, как открыл глаза на темной лестничной площадке. Леона даже не успела понять, как он оказался совсем близко, она торопливо прикрыла руками выпирающий из-под халата живот.

Арман, казалось, вздрогнул от этого незамысловатого жеста, потом положил ей руки на плечи и заглянул в глаза.

— Ты меня простишь когда-нибудь? Простишь?

— Но я…

— За то, что лгал тебе? За то, что так хотел вернуть сестру, что решил играть твоей жизнью?

— Я… нечего здесь прощать.

Глаза защипало. Леоне хотелось вырваться, убежать, но она понимала, что ни первого, ни второго она не сделает, потому что вырываться — за ребеночка страшно, а бежать — попросту некуда.

— Что ты хочешь от меня, Арман? — она заглянула в серые, словно дождливое небо, глаза, и увидела в них такую безбрежную тоску, что невольно передернулась. От этого взгляда даже ей больно…

— Я хочу, чтоб ты осталась со мной, — тихо попросил он.

А Леона поймала себя на том, что любуется им, и не может оторваться. Так бы и смотрела вечность на этот разлет густых бровей, на горькие морщинки в уголках рта, на впалые щеки, на которых пробивается черная щетина. Леона опустила глаза и увидела, что на шее Армана по-прежнему ее амулет, спрятанный под рубашкой. Невольно улыбнулась.

— Ты все его носишь?

— Да.

А сам смотрит напряженно, почти со злостью…

— Знаешь, — сказала она, — когда меня хотели убить, я ведь собиралась тебе написать.

— Правда? О чем же?

Ладони Армана переместились с плеч на спину, мягко, очень деликатно заставляя приблизиться еще чуть-чуть. Леона понюхала запах одеколона, травяную свежесть, провела кончиками пальцев по жесткому воротнику черного сюртука.

— Я думала, что, возможно, ты тоже мог бы воспитывать ребенка… нашего ребенка.

— Я буду счастлив, если ты позволишь.

Леона всхлипнула.