Оракул выбирает королеву

Тот амулет, один из двух, которые были сделаны Мерклом… Он больше не был теплым. От него по коже расползался холодок…

"Ах ты ж…" — устало подумал Арман.

Кто бы мог заподозрить в чем-то подобном старого Меркла, который пообещал парные амулеты, чтоб всегда чувствовать сестру?

Молча прижал к себе Леону. Радость от того, что вернулся, и от того, что в ушах звучит тихий и совершенно счастливый смех любимой женщины, смешивалась с горечью пепла на губах.

Все, что он делал для Витты, оказалось напрасным. Да и вообще, напрасным оказалось все, что он сделал…

— Живой, наверное, — ответил Арман. Помолчал, все еще пытаясь поймать хоть каплю тепла в парном амулете. Но нет, он был совершенно холоден, вся жизнь Витты утекла сквозь него в Армана.

И, уже не желая ничего скрывать от Леоны, он добавил:

— А моя сестра умерла.

…Старого Меркла охраняли. Арман молча распахнул двери в комнату, где жил старик, огляделся: тот преспокойно сидел на кушетке и читал книгу, приспустив очки на кончик носа. Как только Арман вошел, Меркл захлопнул книгу и, кряхтя и хватаясь за поясницу, торопливо поднялся.

— Ваше величество…

Арман лишь махнул рукой.

— Садись. Не нужно так скакать.

Меркл кивнул. В белоснежном венчике волос запутался одинокий солнечный зайчик.

— Зачем вы здесь, ваше величество? — устало спросил старик.

Арман остановился перед ним, глядя сверху вниз. Много вопросов вертелось на языке, но он задал один-единственный:

— Почему ты меня обманул?

Меркл покачал головой. Потом зачем-то снова взял в руки книгу, погладил коричневый переплет с золочеными буквами. Отложил в сторону.

— Я… как бы сказать правильно…

Арман не стал перебивать. Он стоял и вспоминал, как маленьким мальчиком бегал в мастерскую к Мерклу, а тот показывал ему всякие диковинные вещи, вроде танцующей механической лисички и механического сердца, которое работает как настоящее. И то далекое время казалось прекрасной волшебной страной, куда, к сожалению, нет обратной дороги. Страной, где все честно, и чисто, и кажется, что радуга вырастает прямо из вершины дерева за окном…

— У вашей сестры не было будущего, я хорошо помню, что после падения она уже никогда не была прежней. Да, теперь, когда я могу говорить об этом, я и не буду молчать… — Тяжело вздохнув, сказал Меркл, — а у вас будущее было, и есть. Это все, ваше величество.

— Понятно, — прошептал Арман.

К горлу подкатил горький ком. Старый, старый Меркл. Он, как никто другой, понимал, что за все нужно платить — и принял решение за Армана, потому что сам Арман… никогда бы. Никогда.

— Почему именно ее? — все же спросил он.

— Потому что магия Жизни была в ней, как и в вас, — просто ответил Меркл, — только так… Я боялся, что с вами что-то случится, но хотел, чтоб вы жили.

Они помолчали. Затем Меркл, задрав вверх голову, поинтересовался:

— Что теперь со мной будет?

— А ты как думаешь? — устало спросил Арман.

И, видя, что старик молчит, произнес:

— Оракула больше нет, поэтому для тебя нет смысла оставаться во дворце. Я подарю тебе небольшое имение неподалеку. Думаю, это будет именно такой дом, о котором ты мечтал, не имея возможности покинуть должность.

— Ох, — только и сказал Меркл.

А потом торопливо сорвал с носа очки и начал их протирать тряпочкой. Голова его тряслась, руки дрожали, и Арман понял, что ему лучше уйти. Вряд ли Меркл хотел, чтобы его маленький, но выросший приятель видел, каким старым и слабым он стал. Неслышно ступая, Арман вышел прочь и аккуратно прикрыл за собой двери. Повернулся к гвардейцам и тихо сказал:

— Свободны. Королевский механик не нуждается больше в том, чтоб его охраняли.

* * *

…Она снова была в ловушке, в просторной, с раззолоченной решеткой, и все еще не верила, что вот так просто позволила себя увести во Дворец, в проклятое место, не принесшее ей ни света, ни добра.

Леона прошлась по роскошной спальне, с досадой пнула розовый пуфик, выглянула в окно: за стеклами шелестели зеленые листья, прыгали пятна света и иногда проглядывали кусочки лазуритово-синего неба.

Как она согласилась? Не иначе, помрачнение рассудка нашло, когда судорожно ощупывала Армана, хватала его за руки, и все повторяла — жив, жив.

А он и рад стараться, даже не дал вещи собрать: просто сгреб в охапку и утащил на королевский ярус, оставил в этой богато обставленной спальне, и тоном, не терпящим возражений, приказал:

— Отсюда — никуда.

И ушел, ушел. Пропал… Леона прикусила губу, в отчаянии глядя на игру света и теней на оконных стеклах. Пропал вот уже на два дня. Сходя с ума от тревоги и обиды, Леона попыталась прорваться сквозь выставленный у дверей караул, но куда там. Ее аккуратно, почти нежно, затолкали обратно, и двери прикрыли.

Всплакнув, Леона даже нарочно разбила тарелку с каминной полки, но потом опомнилась. Она же не дура истеричная, чтоб портить такой замечательный расписной фарфор. Да и не виновата посуда в том, что снова учудил льесс Линто.

Хорошо, что непосредственно к спальне примыкала ванная комната, отделанная мрамором, а то совсем было бы тоскливо.