Орангутан и Ваучер (сборник)

– Поубавь музыку-то! – сказал Иван. – Как же это получается?! – никак не мог успокоиться Иван. – Вырос ты, Тимофей Гаврилович, на земле, предки твои в голодный год ершом последним делились, мякиной… Когда хворь подкашивала, всей деревней лечили от злых недугов! А с тобой-то что случилось? Как ты от людей отбился?

– Такие вот грамотеи, как ты, и отпихнули меня, сначала от землицы, а потом и от человеков! – неожиданно вспылил дед, вглядываясь в глаза Сизарева. – Понял я однажды, что можно без особого труда жить и в довольствии.

– Хорошо у тебя, Тимофей Гаврилович, все складывается, – прошептал Иван, ощущая все большую и большую слабость во всем теле. – Только скажи честно: тебе не жаль меня? Ведь я мог еще и пожить…

Старик задумался и, не ожидая такого вопроса, даже немного растерялся.

– Оно, может, и жалко, но сам посуди, хворь-то свое возьмет… А не имей я твоего завещания – все здесь прахом пойдет… А так я на твой дом «Буран» новый куплю, мотор подвесной, лодку-алюминьку. Главное, Ванюшенька, никого, кроме меня, не осталось. Я теперича полный хозяин во всей деревне.

Иван Иванович закрыл глаза от слабости, неожиданно прослезился.

Скрипнула дверь, и холодная струя морозного воздуха просочилась в избу.

«Значит, Тимофей Гаврилович ушел… Выжидать ушел… Хорошо, что самогон еще есть… Надо лечиться», – подумалось Сизареву.

Он кое-как поднялся с постели, глянул на домовину, подсунул под нее половик, чтобы легче скользила по полу, потянул ее к выходу и выбросил на крыльцо.

– Вот так-то лучше… – и на душе у него полегчало. Он лег в постель и погрузился в дрему.

Во сне он опять увидел старуху. Она приветливо улыбалась, а потом вдруг стала молодеть.

– Чудак ты, Ваня, – вкрадчиво прошептала она. – Ценишь доброту выше богатства… Ведь богатство – вечность, а доброта – всего мгновение радости…

Иван Иванович хотел возразить, но не смог пошевелить губами и проснулся. В сумерках огляделся, и по телу пробежала дрожь: в остывшей горнице, в том же углу, на прежнем месте стоял проклятый гладко оструганный гроб. Только на этот раз одна половина его была аккуратно покрыта белым саваном, а в изголовье гремел металлической музыкой транзистор.

Иван поднялся с постели, наощупь выключил транзистор, подошел к окну.

Метель за окном наконец-то унялась, и звезды рассыпались по небу до самого горизонта, словно слезы на подоконнике. Такая тишина стояла во всей деревне, что было слышно, как где-то в лесу гонялся за своей добычей сыч-тетеревятник. Иван Иванович надел валенки, нахлобучил шапку, вышел на крыльцо. Он сделал несколько шагов по снежному насту, дошел до конца изгороди и увидел в окне дома Тимофея свет.

В этот момент до его слуха донесся отчетливый рокот приближающегося «Бурана». По всей видимости, водитель «Бурана» старался объезжать слишком глубокие снеговины и поэтому долго петлял.

Но вот, оглушая снежное безмолвие, мотопарты показались со стороны леса и направились к дому Тимофея. Они были с удобным самодельным прицепом, напоминающим приземистые розвальни. Сизарев замер и, вглядевшись в яркую лунную ночь, чуть было не вскрикнул: водителем «Бурана» оказалась Раиса Мартыновна.

Циркачка с колдовскими глазами приглушила мотор у крыльца и, оглядевшись по сторонам, тихо сказала:

– Ну, что, батя, отцепляй сани с товаром. Там два десятка аборигенов. Ну, как орангутан, жив еще или нет?

– Готов… – усмехнулся старик. – Помер, пакостник, в щель его туды! Могу похвастаться – все внутренности на месте.

– Молодец, батя, – задумчиво похвалила циркачка. – Ну, мои тоже со знаком качества, – кивнула она в сторону прицепа.

– Везучая вы, Раиса Мартыновна, – оживленно отозвался старик. – Прошу пирога с брусникой отведать.

Они прошли в избу. И только закрылась дверь, Си-зарев сразу бросился к дому старика. Первой попавшейся лесиной он наглухо придавил кованую дверь и завел мотор «Бурана», к которому были прицеплены сани с покойниками. Машина взревела и ходко покатилась по снежному насту.

Не проехав и полкилометра, Иван услышал приглушенные выстрелы карабина, потом мощные раскаты автоматных очередей.

– Розвальни уж больно тяжелы, надо отцепить, – застучало в сердце у Ивана, – иначе не уйти. Но без улик мне не поверят…

Он прибавил скорость, несколько минут мчался по заснеженной равнине, не выбирая дороги. И вдруг впереди показалась циркачка. Еще миг – и Ивана прожгло каленым железом, он рухнул в снег и потерял сознание.

Когда Сизарев очнулся, над ним стояли Раиса Мартыновна, Рольмопсов.

– Не умирай, орангутан, – кокетливо улыбалась «святая Раиса». – Ты мне еще такую службу сослужишь! Да и люблю я тебя!..

– Раиса Мартыновна… Так вы еще живы? – прошептал Иван Иванович и опять потерял сознание…

Рассказы

Совесть и деньги

(Дрын промеж лопаток)

Посвящается В. М. Шукшину

Тольку Мошкина трясло, как в лихорадке.

– Охо-хо! – вскрикивал он по ночам. – Охо-хо! Не жизнь, а подлянка. Хоть в петлю лезь! Одна надежда на родственников.