Орбека. Дитя Старого Города

– А, день добрый, госпожа Ендреёва! – отозвался циркуловый. – Прошу прощения за ранний визит без объявления! – добавил он насмешливо. – А где это ваш сын?

– Мой сын несколько дней уже в деревне, – отвечала спокойно мать набожной ложью.

– Куда же? В свои владения поехал? – прервал насмешливо комиссар.

– Что ты болтаешь! Францишек Прева, – добавил другой, читая из визитчки, – ученик Школы Изобразительных Искусств, двадцать лет и… это он!

– Да, это он! – сказал цикуловый.

– Но его нет, я говорю: в деревне! – прервала Ендреёва.

– Не лгите, ваша милость! – крикнул сурово жандарм. – Его видели вчера, как нёс хоругвь с орлом, а потом бился с солдатом. Есть свидетели! Где сын?!

– Несколько дней назад он сказал мне, что едет в деревню с приятелем; я не видела его!

– С каким приятелем? – спросил вицмундирный.

– Разве я их знаю?

– Как это! Чтобы заботливая мать не знала, куда сын поехал!

– Он что, маленький ребёнок! – возмутилась Ендреёва.

– Но это ложь! – сказал циркуловый. – Мы знаем, что вчера он хорошо крутился и был ранен.

– Ну, тогда вы больше знаете, чем я! Оставьте меня в покое! – крикнула Ендреёва в гневе.

– Видите, – сказал холодно урядник в вицмундире, – если бы вы действительно не знали, что с ним делается и где он, то материнское сердце заныло бы, проведав, что он ранен… Ну что? Гм? И у меня всё-таки есть дети, – добавил, торжествуя от своей проницательности, мундирный психолог.

– Если бы вы имели сердце отца, не преследовали бы сердце матери! – ответила Ендреёва. – Оставьте меня в покое!

Жандарм и те господа поглядели друг на друга; с женщиной не о чем было говорить.

– Оставьте её в покое, – сказали работнику бюро, который стоял, готовый к дальнейшему расспросу. – Нужно его искать, он должен быть тут. Он был сильно ранен… говорят… не мог уйти… Где вы его спрятали?

И начали ходить по углам.

Мундировый имел кошачьи глаза; он заметил дверочку, открыл её и задержался на пороге, следя за малейшей вещью.

– Гм! Недавно вымытый пол! Что это?

– А я в этот день всегда полы мою; а так как паныча нет, я специально там убралась, такой там беспорядок… Прости Боже…

Комиссар, вицмундир и жандарм обошли покой. Тот, который расспрашивал, остановился перед картиной, начал кивать головой, показывая её жандарму.

– Ого! Что это они рисуют! Поглядите, что они рисуют! Эта мазня против правительства. Эта женщина, этот чёрный гриф… Вот какой дух царит между ними!

– Но его нет, – сказал жандарм. – На что попусту тратить время? Пойдём искать где-нибудь в другом месте.

Зелёный мундир с важностью подошёл к Ендреёвой.

– Моя пани! – сказал он с той мягкостью инквизитора, которую принимают, когда хотят из глубины твоего сердца добыть тайну. – Вы очень плохо делаете, что скрываете сына и его распущенность. Правительство – мягкое и справедливое, но в собственном интересе должно молодёжи укротить этот дух бунта, который угрожает обществу. Ваш сын заслужит в итоге виселицу.

– Я предпочла бы видеть его на ней, чем на твоём месте! – отпарировала торговка, подбочениваясь. – Оставьте меня в покое!

И указала им на дверь.

Работник бюро побледнел, жандарм стиснул зубы, циркуловый пожал только плечами.

– Только без этого шума! – воскликнул он. – Можете попасть в цитадель.

– Виновные и невиновные в неё идут! Что тут у вас странного! – ответила Ендреёва. – Ну, тогда пойду!

– Уж вы не промахнётесь!

И, угрожая, они вышли прочь, стуча в другие двери и грабя каменицы.

Уставшая, больная, полуживая Анна вернулась к отцу, который ворчал, что она рано вышла, а она была не в состоянии это объяснить. Доверял ей, однако, и не подозревал в легкомыслии.

Ходил только по комнате, бормотал, возмущался, сплёвывал, а вчерашние события и неспокойный сон вызывали в нём необычное раздражение. Когда Анна вернулась, он только спросил её:

– А всё-таки где ты была?

– Не спрашивай, отец мой! – отвечала ему спокойно. – Ходила спасать человека, помощь женщины была нужна.

– Ещё и ты у меня куда-нибудь влезешь! Что это такое? – пробормотал Чапинкий. – Для чего это?

– Отец, я должна была! – говорила Анна, падая на стул. – Не гневайся, прошу, а верь мне немного.

– Но хоть скажи мне, что это было такое?

– Теперь ничего, всё позже.

И девушка выбежала, плача, а старый пенсионер пожал только плечами и покивал головой.

– Ещё и меня, старого, во что-нибудь вплетёт! – сказал он.

Именно на эти слова дверь отворилась и улыбающееся личико пана Эдварда всунулось в комнату, а за ним юноша, ранний визит которого, казалось, объясняется любопытством, с каким вокруг оглядывался.

– Что же вы скажете обо всём вчерашнем? – спросил он. – Вы там были?

– Я? Я был на заседании Общества. Там всё-таки не было людей приличных: чернь, дети, торговцы. Мы обсуждали выкупы чиншов. Но что вы скажете, разумно ли это? Разве это обдуманно? Они готовы подставить Земледельческое Общество. Муханов только зубы скалит. Общество… комитет.

– Э! – шикнул нетерпеливый профессор. – Уж это ваше Общество, возможно, своё сделало. Что от трупа, который только смердит… даже если был очень любимым при жизни.

– Как это, профессор? О! Я чувствую в этом влияние панны Анна!