– Стоять! – эсэсовец, наконец, выдрал «вальтер» из кобуры. – Не сметь! Прекратить!
Освальд стоял. Стоял перед ним. С обнаженным клинком. И он смел. И прекращать не собирался. Удар меча. Выбитый пистолет летит к стене.
Изумленный, полный ужаса возглас:
– Кто ты?!
Ответ, преисполненный достоинства и жгучей ненависти:
– Хозяин этого замка. Пан Освальд из Добжиньских земель. Герб моего рода – серебристая башня-донжон Взгужевежи на синем фоне.
– Спроси у него! Спроси… – Бурцев молил про себя: только бы мстительный поляк на этот раз не слишком торопился с возмездием. Но добжинец знал, что делать. И о чем спрашивать – тоже знал. И методика допроса у рыцаря-разбойника оказалась действенной. Меч поднялся над головой немца.
– Теперь твой черед называть свое имя или боевое прозвище, девиз или фамильный герб, если они у тебя имеются! – тоном неумолимого палача потребовал шляхтич.
Гитлеровец попытался взять себя в руки:
– Оберфюрер СС… Комендант замка Взгужевежа…
Дослушивать поляк не стал:
– Ты будешь казнен немедленно, пан комендант Обер Фюрер Эсэсовский, если сейчас же не сообщишь, где содержатся пленники…
Меч в руке Освальда поднялся еще выше. Что-то в его голосе заставило Фишера проявить готовность к сотрудничеству. А может быть, фашика просто добило абсурдное столпотворение вокруг. Танк, татарские стрелки, русские дружинники, польский рыцарь…
– Там! – не оборачиваясь, немец указал на коридор за своей спиной. И вынул из кармана ключ.
В ту же секунду фуражка на его голове развалилась надвое. Голова – тоже. Клинок глубоко врубился в череп эсэсовца.
Тело рухнуло, задергалось.
– …Если ты сообщишь, то все равно будешь казнен, – закончил свою речь добжинец. – Прими Господь милосердный эту грешную душу, коли тебе такое по силам. Аминь.
Пан Освальд оставался верным себе: чем меньше живых врагов, тем лучше.
– Ва-а-аслав! Твоя моя поджидай! – взмолился из рассеивающейся багровой пелены китаец, которого едва не затоптали в давке. Но ждать Сыма Цзяна было некогда – Бурцев уже подхватил ключ от темницы и несся по коридору вслед за добжиньским рыцарем.
Впрочем, «вслед за» он бежал недолго. Отягощенный доспехами поляк не мог сейчас похвастать спринтерской скоростью. Бурцев стрелой промчался между спешившимися Бурангулом и Збыславом. Стоп! А если на коня? Хотя нет, не стоит. Здесь – не чисто поле, здесь лучше на своих двоих. Закозлит, не дай бог, коняга под подвальными сводами, встанет на дыбы – шею сразу напополам.
– Вацалав! – окрикнул татарский сотник.
– Пан Освальд! – позвал оруженосец-литвин.
– Оставайтесь здесь! – приказал Бурцев по-татарски. – Прикрывайте нас с тыла.
– Ждите! – рявкнул добжинец по-польски.
Сзади, у танка, уже слышался зычный голос Дмитрия. Новгородец не терял времени даром – расставлял бойцов для обороны. Русичи и татары взламывали двери по обе стороны от бронированной машины: в боковых помещениях удобно прятаться от «невидимых стрел» и бить врага в случае атаки.
Бурцев бежал. Освальд пыхтел и звенел кольчугой за его спиной.
Коридор резко уходил вправо, и именно оттуда им навстречу выскочили двое. С автоматами. Охрана темницы!
– Что случилось?! – на ходу орали по-немецки встревоженные эсэсовцы. – Откуда лошади? Кто кричал?!
Потом оба наткнулись на Бурцева. Увидели добжиньского рыцаря. При полном доспехе. С мечом в руке.
Хвататься за автоматы – поздно. Немцы полезли врукопашку. Бурцев перехватил руку первому. Вывернул. Бросил фашика Освальду. Добжинец сориентировался мгновенно – нанизал эсэсовца на клинок. Пока меч был занят, Бурцеву пришлось повозиться со вторым противником. Здоровым гад оказался. И боксировал нехило. Даже ногами махать пытался. Но подсечка в развороте бросила фрица хребтом об пол. Меч Освальда довершил расправу.
Это был тот самый коридор и заканчивался он той самой тупиковой дверью, за которой в прошлом году томилась Аделаида. Повторяется… все повторяется. Впрочем, замок в дверь врезан новый и выкован он явно не кузнецами тринадцатого столетия. Маленький ключик оберфюрера легко вошел в узкую скважину.
Дверь темницы распахнулась.
Ох, до чего рад был бы сейчас Бурцев, если б на него, как в прошлый раз, бросилась с горшком каши в руках милая княжна. Но княжна не бросилась. Не бросилась и Ядвига. Никто не бросился. Обманул фашик?!
Целую секунду они с Освальдом стояли на пороге, напряженно вглядываясь в полутьму затхлого каменного мешка. Стояли молча, боясь вскрикнуть, боясь позвать, боясь утратить последнюю надежду. Электрический свет бил из коридора, из-за спин, разгоняя мрак и выкладывая на шершавом полу дорожку к глухой каменной кладке. Дорожка эта упиралась в противоположную стену и исчезала. За пределами освещенного пространства густые тени пожирали всех и вся.
Еще секунда… Глаза привыкали – медленно, постепенно. Бурцев рассмотрел две кровати возле сырых стен. Да уж, кровати… Грубо сбитые доски, а сверху – солома и тряпье.
Справа – пусто. Слева… кажется, слева кто-то лежал под грязным одеялом.