Орел и Джованни

Потоки мутной воды неслись по мостовой. Водосточные трубы с взрывающим клекотом выбрасывали фонтаны. Все тонуло в сером, холодном сумраке. В подворотне сквозило.

— Олаф, — сказал я, — пойдемте куда-нибудь в тепло.

— Что ж, пожалуйста, — ответил он нерешительно. — Только у меня ничего нет…

Подняв воротники плащей, мы направились к набережной. Дождь утихал. Наступили сумерки. В гавани зажглись корабельные огни, и отражения их в воде, у самых бортов, были похожи на огромные золотые початки кукурузы.

Пивной бар «Королевский пингвин» привлек наше внимание. Мы вошли и выбрали столик подальше от стойки.

Официантка, миловидная девушка, недоверчиво покосилась на Стильверсейна.

— Две кружки пива, хлеба, ветчины, сыра, и побольше! — заказал я, и не ошибся.

Стильверсейн с жадностью набросился на еду. Потом он выпил пива и закурил трубку.

— Я вижу, вы хотите узнать, что произошло со мной? — произнес он тихо. — Хорошо, я скажу… Это случилось в том самом сезоне, когда вы без посторонней помощи отправились бить китов, а я нанялся на китобойное судно «Риндбок». В океане, в разгар промысла, я заболел — заболел впервые в жизни. Может быть, лихорадка… Не знаю… Температура доходила до сорока. Да, вот я и свалился. А тут, как назло, марсовый орет: «Гарпунера к пушке!» Я не поднялся. Пришел капитан, мистер Джегере, похожий на абордажный крюк, и стал кричать: «Стильверсейн, вы должны встать! Встать и гарпунить китов! Из-за вас компания не может терпеть убытки!» — «Я не могу, — сказал я, — нет сил… Я ничего не соображаю». — «Поглядите-ка вот на эту штуку», — сказал капитан Джегере и показал мне пистолет.

И мне пришлось разворачивать пушку почти в бреду, под пистолетным дулом, две недели, под ледяной зыбью…

Я вернулся и пролежал шесть месяцев в частной больнице. Все деньги, что я собрал за несколько лет, ушли на лечение. Доктора говорят — сердце… И вот ваш Олаф без океана. Я работал ночным сторожем в Порт-Ноллоте, в Дурбане береговым матросом. А здесь, в Кейптауне, я пока ничего не могу найти. Я сплю в гавани, под открытым небом, на тюках хлопка. Мой сын Август бросил университет — не стало денег платить за ученье. Теперь он простой рабочий, получает гроши. А я, Олаф Стильверсейн, Хозяин Большой Воды, — бродяга… У меня отняли все. И солнце. И океан. И ветер… Но теперь я знаю, как надо жить. Надо бороться за свои права, права человека. Я поправлюсь, я снова буду сильным!

Мы вышли на улицу.

В небе уже не осталось туч. Густые крупные звезды светили над гаванью и на наших глазах становились ярче, словно их по-матросски надраивал ветер, дующий с океана.

Я предложил Олафу два фунта стерлингов — все, что было со мной. Он не отказался.

— Я возвращу вам в следующую путину, — твердо сказал он. — Спасибо. Я рад вашим успехам. У вас здесь немало друзей. Счастливо!

— И вам счастливо!

Олаф направился в сторону Нового мола. Он шел не спеша, улыбался, и в свете корабельных фонарей лицо норвежца казалось моложе. Пожалуй, к нему еще вернется прежняя сила. Она нужна Олафу!