Оренбургский платок

Кругом людей нехватка. Ломали спину если не за двоих, так за троих. Это уже точно.

Днём я на маслозаводе.

Тока нету. Вдвоём с неразлучницей с Лушей Радушиной сепараторы крутили. По?том подплывали. А крутили, молоко пропускали.

На ночь у меня уже другой чин. Сторожиха того же завода.

Накормлю, уложу детвору да и опрометью с ружьём и с колотушкой на дежурство.

Приди хороший какой мужичара, я б не знала, что его и делать. Стрелять я не умела.

Поставлю ружьё под дверь. Вроде как подопру изнутри. Колотушку приклоню к боку – рядом с моей оборонщицей мне как-то всегда спокойней – и вяжу, вяжу, вяжу...

Осень.

Под чёрным окном ветрюга бесстыдно раздевает черёмуху. Бедная стучит мне в окно тонкими ветоньками. Что? Что ты хочешь мне сказать? Просишь защитить?

Выйти я боюсь. Да и что из моего выхода? Ураган в карман на пуговичку не посадишь...

На всей Руси ночь...

На всей Руси буря...

Сижу горюю...

Вижу, как с каждой минутой всё меньше остаётся листочков на растроенной бедной черемухе.

И то ли мне прислышалось, то ли точно слышу сквозь ветер сосущий голос песни.

Спит деревушка.Где-то старушкаЖдёт не дождётся сынка.Сердцу не спится.Старые спицы

Тихо дрожат в руках.Тихо в избушке.Дремлет старушка.Мысли её далеко.В маленьких спицахОтблеск зарницы,Светлая даль снегов.Ветер уныло гудит в трубе.Песню мурлычет кот в избе.Спи, успокойся,

Шалью накройся,Сын твой вернётся к тебе.

За вязкой и навспоминаешься, и наплачешься.

От слёз глаза не разжимаешь. А только никто не увидит, а никто не услышит, а никто не пособит. Такая пора... В каждом дому беды по кому, а где и по два...

Всё в Жёлтом напоминало про Михаила.

В Жёлтом мы встретились.

Здесь все называли его «Авдотьюшкин зять, который красивый».

Он в самом деле был красивый и с лица и душой. Это я поняла сразу после замужества.

В Ташкенте я провожала его на фронт.

Когда это сесть на поезд – опять ведь дойду до валидола после такой переживанки, – я и спроси:

– Скажи, Миша, последнее слово. Чтоб помнила это слово на всё время.

– Нюронька, уважительница[20] ты моя, вот что я искажу под послед... Не выходи ещё никогда замуж... Я и живой не буду, а ты всё одно не выходи. Тебя никто так больше не пожалеет...

Я дала зарок не выходить.

19

Если тур и падает, так с высоты.

Фронтовые письма брала я на дежурства.

За вязаньем раз за разом перечитывала.

Уже через час какой знала свежее я письмецо на память.

А ночи просторные.

Спрячешь на груди вестыньку, по памяти рассказываешь её самой себе пропасть ещё сколько дней, покуда не придёт новая грамотка...