Оренбургский платок

– Как можно, – ответ кладу, – успроваживать человека за решётку? Вина ж в полном количестве не доказана! Да, инженер бумажно не подтвердил, что инструктировал бригаду. Так и бригада в обратки кидается лише голенькими побрехушками. Это раз. Второе. Как один из этой тёмной шатии очутился в полувагоне с цементом? Сам ли он туда угодил иль по чьему-то горячему желанию? Третье. Почему труп не вскрывали? От одного ль цемента сгас человек?.. Не-е... Дело надо сшатнуть на дополнительное доследование. Учинить экспертизу.

– Голубчик! – взмолился Валяев. – Да в своём ли вы, извините, уме? Человек уже два месяца, – Валяев нервно хохотнул, – как переехал на кладбище, на этот «склад готовой продукции». А вы с экспертизой!

– Да! Живые не разбегаются петь правду. Так пускай её скажет мёртвый!

Вот так, вот в таких словах я и ахни Валяеву. Не я буду, ежель не доведу дело до дела. До ясности.

И довёл.

Раскапывали могилу. Открывали труп.

И при всём при том толокся Михаил. Норовил всё своими глазами увидеть, всё своими ушами услышать.

Не ждал, когда на блюдечке с голубой каёмочкой подадут дело на новое слушание.

И вот снова суд.

– Почему ваш покойный товарищ был пьян? – напрямо спросил Валяев первого свидетеля.

– Что вы говорите!? поразился свидетель-комедник, в бригаде самый мелкий ростом. – Может, «смерть наступила в результате вскрытия»? Лично все мы трое, ныне живущие, были, товарищ судья, не хваченные. А совсем наоборот даже. Были до смехоты все тверёзые, как колышки в плетне. А он... Одинцом... Оторвавшись от родного коллектива... У-у, неотпойный был пьянюга! Ну и... Верно говорят, всю правду о человеке узнаешь только после его смерти, – тихо, с укоризной покачал головой.

– А можь, хватит брёху?! сердито громыхнул в ответ на тот же вопрос самый большой изо всей троицы, тот, великанистый, что на первом суде над Михаилом шутки пробовал шутить. – Эсколь возможно жилы из души тянуть? Брёхом того, с кладбища, не подымешь. Так к чему ж ещё одного ни за что ни про что прятать за Можай? Сразу доложу. Тот, кладбищенский, не наш орденочек. Так что вы его нам не цепляйте. А дело было, – при этих словах он повернулся к Михаилу и кротко, повинно посмотрел ему долгим взглядом в глаза, – а дело, товарищ народный заседатель, было так...

Валяев ужал губы. Хмыкнул.

Да и какому судье ляжет к душе, начни все на суде обращаться не к нему, к судье, а к заседателям?

– А дело, – продолжал свидетель, – сплелось так... Вызвал нас главный. «Посылаю на разгрузку цемента». Всё честь по чести объяснил, по каковским это правилам вести выгрузку этой заразы. Ну, поехали мы на станцию... Ну, контрольности вокруг никакой... Бесхозные казаки ... Всяк сам себе атаманок... Ну, заскочили в одну «Улыбаловку», керосиновую лавку. В другую... Крепостно подгорячились... «Мелкобуржуазная стихия» чувствительно подкосила нас, и к вагону мы уже добирались на бровях. Упокойный Петро первым докружил вросхмель до вагона. Взлез по лесенке на борт. Свесился, потрогал рукой цемент. А я вам доложу... В открытых полувагонах цемент чуток поливают. Подхватывается такая корочка. И цемент в дороге ветром не выдувает. На пробу пошлёпал, значится, он эту корочку. Твердоватая! Он и загорлань:

«Ну вы, нанизу! Шелупонь косопузая! Спорим!.. Ибэдэшники[18] разнесчастные! Скидывайсь по рваному да намётом гонить гонца в ближнюю „Улыбаловку“. На спор пройду по цементу! Пройду посредь вагона от этого до дальнего от меня угла и сяду на борт. Там и приму от вас, аликов[19]

во кресте и в законе, добытый спором шкалик грудного молока!»

Промеж себя грудным молоком или тёщиной смесью мы прозываем водку.

Не успели мы сдёрнуть дурачишку с верхотуры...

Я, самый высокий, словчился схватить его за ногу. Да лишь один сапог остался у меня в руках от страдалика... Переломился, перетёк он через борт и вниз головой вальнулся в цемент. В мгновение ухнул на дно!.. Цементом и захлебнись...

– Почему же вы на первом слушании так прямо про всё про это не рассказали? – осерчал Валяев.

– А убоялись, что и нам падёт на орехи. Думали, всё тихо-мирно само сядет на тормозах.

– Хороши тормоза! – сорванно выкрикнул Валяев и кажет свирепыми глазами на инженера с двумя милиционерами по бокам. – Хорошо, что мы тут!.. Хорошо, что не поторопились. А то б что было?

В суде отпустили инженера из-под стражи.

Михаил жадно наблюдал, с каким счастьем ринулся тот за своими вещами в милицию, где сидел в предварительном заключении. Видел в окошко, с каким счастьем выскочил тот из милиции со своим тощим свертком. С каким счастьем кинулся за угол. Домой.

Бежал инженер к трём малым детям, к больной жене.

У Михаила защипало в глазах.

Запечалился.