Орфей спускается в ад

Панчо, второй молодой мексиканец, обходит веранду и бежит вниз по тропинке. Педро с мачете залезает на кокосовую пальму и срубает кокосы для ром-коко.

Шеннон (кричит снизу). Фред! Эй, Фред!

Максин (тотчас посерьезнев). Фред тебя не слышит, Шеннон. (Подходит к пальме и берет орех, трясет им у уха, чтобы узнать, есть ли в нем молоко.)

Шеннон (снизу). А где Фред? На рыбалку ушел?

Максин срубает мачете верхушку ореха. Подбегает Панчо с потрепанным саквояжем Шеннона, сплошь заляпанным наклейками отелей всех стран мира. Затем появляется Шеннон в помятом белом полотняном костюме. Он тяжело дышит, весь в поту, глаза у него ошалелые. Ему около тридцати пяти лет, он из «черных ирландцев», то есть темноволосый. Он явно сильно нервничает; это молодой человек, переживший неудачи, которому предстоит пережить еще больше.

Максин. Ну дай-ка я на тебя погляжу!

Шеннон. Не гляди, а оденься как следует!

Максин. Да-а, похоже, крепко тебе досталось!

Шеннон. Тебе, похоже, тоже досталось. Оденься как следует!

Максин. Черт подери, я вполне себе одета. Ты разве не знаешь, что в сентябре я хожу налегке?

Шеннон. Ну… тогда… просто… блузку застегни.

Максин. Шеннон, ты давно снова начал?

Шеннон. Что начал?

Максин. Начал пить…

Шеннон.

Черт, да меня просто шатает от лихорадки. Нынче утром в Куэрнаваке температура до тридцати девяти и четырех подскочила.

Максин. А что с тобой такое?

Шеннон. Лихорадка… лихорадка… А где Фред?

Максин. Умер.

Шеннон. Ты сказала – «умер»?

Максин. Именно это и сказала. Фред умер.

Шеннон. Когда? Как?

Максин. Примерно недели две назад Фред поранил руку рыболовным крючком, инфекция, заражение крови, и меньше чем через двое суток он умер. (Панчо.) Vete![7]

Шеннон. Господи боже…

Максин. До сих пор не могу до конца поверить…

Шеннон. Не очень ты похожа… на безутешную вдову.

Максин. Фред был немолод, милый. На десять лет старше меня. Мы с ним не спали вот уже…

Шеннон. А это-то здесь при чем?

Максин. Полежи, выпей ром-коко.

Шеннон. Нет, нет, хочу холодного пива. Если начну пить ром-коко, то потом не остановлюсь. Значит, Фред умер? А я-то предвкушал, как растянусь в этом гамаке и поболтаю с Фредом.

Максин. Ну с Фредом уже не поболтаешь, Шеннон. Диабетик с заражением крови меньше чем за неделю сгорает, когда рядом нет нормальной больницы. (Снизу слышен гудок автобуса.) Почему твой гурт женщин не идет сюда? Гудят в клаксон и гудят.

Шеннон.

Да и пусть себе гудят… (Он немного пошатывается.) У меня лихорадка. (Подходит к началу тропинки, раздвигает цветущие кусты и кричит вниз, в сторону автобуса.) Хэнк! Хэнк! Вытаскивай их из автобуса и веди сюда! Скажи, что цены здесь нормальные. Скажи, что… (Голос у него срывается, он кое-как доходит до веранды и, тяжело дыша, опускается на ступеньку.) Самая жуткая группа из всех, с которыми доводилось иметь дело за десять лет работы в турагентствах. Бога ради, помоги мне с ними справиться, потому что у меня уже сил нет. Надо тут немного передохнуть. (Она протягивает ему холодное пиво.) Спасибо. Пойди глянь, вылезают они из автобуса? (Она подходит к густым кустам, раздвигает их и смотрит вниз.) Выходят или сидят внутри? Сукины дочки, жмотницы… Училки из баптистского женского колледжа в Блоуинг-Рок, штат Техас. В количестве одиннадцати душ.

Максин. Футбольная команда старых дев.

Шеннон. Ну да, а я – футбольный мяч. Вышли?

Максин. Одна вышла, идет в кусты.

Шеннон. Ну ключ от зажигания у меня в кармане – вот тут – так что без меня им никак, разве что пешком пойдут.

Максин. А они все гудят и гудят в клаксон.