Ория (сборник)

Все это могло быть случайностью — кмета узнать легко, а с сотником — просто угадать, но на душе стало холодно. Быстро оглянувшись, Згур оттащил старика в сторону.

— Браслетик, браслетик, — бормотал тот, жалобно мигая. — Добрый браслетик! Та, что носила его, счастливо жила, и счастья столько было, что и в могилу с ней ушло, и этого счастья еще на многих хватит. Я знаю, я кобник, кобник…

— Погоди! — Згур уже начал успокаиваться. — Скажи сначала, как я с женой своей познакомился?

— С женой? — Подслеповатые глаза удивленно мигнули. — Так нет у тебя жены, сотник! А с девушкой своей первой ты три года назад встретился. Летом было это, она венок белый надела и платье белое. Потом она тебе еще сказала: «Не бойся, красивый! Хочешь, сына тебе рожу?»

Вновь стало холодно. Да, три года назад. Он уже был в Учельне, и их сотня отправилась на полночь. Тогда они зашли в маленький поселок…

— Кажется, свой обед ты заработал, старик… Серебро, впрочем, Згур давать не стал. Отведя кобника в едный ряд, Згур накормил его похлебкой и терпеливо ждал, пока старик, чавкая и жадно глотая, справлялся с горячим варевом. Затем за маленький обрезок серебра прикупил старый, но прочный плащ и накинул кобнику на

плечи.

— Спасибо, спасибо, — на подслеповатых глазах выступили слезы, и Згур понял, что кобнику живется несладко. — Спасибо, сотник! А то злые люди меня обижают, обижают, убить хотели, три дня в крови лежал. А потом ушел, далеко ушел, у лехитов бродил, у алеманов, у франков. Теперь сюда пришел, а домой идти страшно, вспомнят обо мне злые люди, вспомнят…

Домой? И вдруг Згур сообразил: этот старик — волотич!

Вот как выходит!

— Злые они, злые! — бормотал кобник. — Один Кей Улад добрый был, меня уважал, село обещал подарить. Да злые люди меня нашли, ножом резали, копьем били… Кей Улад? Згуру показалось, что он ослышался. Какой Улад? Неужели…

— Так ты служил Рыжему Волчонку, старик? Брату Сварга?

Згур разом пожалел о потраченном серебре. Вот, значит, кому служил старый негодяй! Это он сейчас старый, а тогда, двадцать лет назад…

— Служил, служил, — похоже, кобник не обратил внимания на тон, каким его спросили. — Добрый он был, хороший! Его тоже убить хотели. А потом Извир землю тряс, много народу погинуло, и Кей Улад погинул. Предупредить пытался, да, видать, поздно было. А меня убить хотели, Барсак проклятый, все волком смотрел…

Теперь Згур слушал, не перебивая. Барсак — имя редкое у волотичей. Не о дяде ли Барсаке речь? Он ведь тогда вместе с отцом Край защищал от таких, как этот. Спросить бы…

— В болоте лежал, кровь вокруг. Упыри заложные собрались, кровь пить стали, да я их отогнал. Потом навы пришли, меня звали, но я слушать не стал. Долго лежал, затем пополз, комары меня ели, пьявки ели…

Все стало ясно. Старый предатель выжил и теперь боится вернуться, хотя кому он нужен сейчас? Впрочем, нет, таких помнят, почти у каждого то отец погиб, то дед, а то и вся семья…

— Что еще скажешь, кобник?

Пора было заканчивать ненужный разговор. Будь кобник помладше, Згур знал бы, что делать. Но не душить же того, кто и так одной ногой в Ирии. Хотя таких в Ирий и не пускают!

— Скажу, скажу, — кобник заторопился, словно чуя, что сейчас его погонят прочь. — Добрый ты, сотник, да злое дело свершил. Сам злые дела делал, знаю. Прошлой зимой это было, а до сих пор тебя мучит…

Хотелось сказать: «Врешь!», но горло перехватило. Прошлой зимой… Ночь Солнцеворота, разоренный вражий табор, женщины, брошенные на грязный снег, орущие дети — и окровавленные мечи в руках его ребят. «Всех! Всех! Всех, кто выше тележной чеки!» Трупы лежали всюду — кучами, кое-где кучи шевелились, но раненым спасения не было — зима, вокруг — холодный лес. Тогда это казалось справедливым — ведь из их сотни уцелело всего двадцать два, впереди была тризна, глаза матерей, которым предстояло рассказать об их сыновьях, оставшихся в далекой сиверской земле…

— Не горюй, не горюй, сотник! — кобник явно что-то почуял. — Все мы во зле живем, зла лишь в Ирии нет, потому как и жизни там нет, а когда жизнь — тогда и зло рядом. И сейчас ты на злое дело собрался…

Згур смолчал, хотя далось это нелегко. Злое дело? Пусть так! Но кто смеет ему говорить об этом? Проклятый предатель, изменивший Краю и Велге? Нет, врет негодяй! Не может быть злым то, что делается ради родины!

— И что? — усмехнулся он. — Браслетик твой мне, что ли, поможет, чаклун?

— Не чаклун я, — старик вздохнул. — Мог рахманом стать, да не пришлось. Кобник я, кобник. А браслет — не для того. В кургане его нашел, три дня копал. В том кургане красавица спит — словно вчера положили. Не с руки снял — у сердца лежало.Стало совсем мерзко. Он еще и могилы разрывает! Вот падаль!