Ория (сборник)

Его охватил жар. Згур еле успел закрыть глаза. Все! Змей вырвался на свободу. Скоро он решит, что пора избавиться от непрошеных седоков…

— Сделай что-нибудь! Сделай! — кричала Улада, и Згур сильнее зажмурил глаза, пытаясь очнуться, прийти в себя. Не думать о далекой земле, о вышедшем из-под его власти чудище! Это еще не смерть! Но смерть близко. Обруч! Может, еще не поздно?

Он представил себе странную диадему, сначала серую, бесцветную, какой он нашел ее в брошенном зале, затем покрывшуюся радужными пятнами и, наконец, серебристую, светящуюся. Згур постарался забыть, что чаклунская сила ушла, исчезла. Нет, обруч снова светится! А если силы, вложенной неведомыми создателями, уже недостаточно, то пусть возьмет у него! Если Первые были людьми, он — тоже человек! Мать Болот, помоги!

Исчезло все, стих даже привычный свист в ушах. Остался лишь он-и ровно светящийся обруч. Згур представил, что серебряная поверхность горит все ярче, вспыхивает белым огнем, по ней бегут искры…

— Вниз! Медленно! Вниз!

В висках заныло, холодный пот выступил на лбу, но Згур заставлял себя видеть одно и то же. Обруч светится, он горит, от него исходит сила, способная сломить волю Летающей Смерти…

— Згур! Згур!

Он очнулся и открыл глаза. В лицо плеснуло влажной прохладой. Солнце исчезло, пропал последний луч вечерней зари. Вокруг стоял серый сумрак, а впереди, совсем рядом, не спеша проплывали вершины старых сосен. Вот мелькнул небольшой просвет. Поляна!

— Сюда! Плавно!

Огромная туша дрогнула, повисла в воздухе, а затем начала медленно снижаться. Деревья выросли, заслонили небо, навстречу рванулись стебли высокой травы…

— Стой!

Земля была близко, пахло свежей хвоей, но не было сил даже пошевелиться. Змей висел неподвижно, но было ясно — осталось совсем немного. Сейчас тварь вновь взбунтуется…

— Черемош! — Губы шевельнулись с трудом, через силу. — Слезай! И помоги Уладе. Веревка…

Чернявый что-то ответил, но Згур не расслышал. Скорее, скорее! Глаза сами собой закрылись, и Згур очень удивился, когда почувствовал, что кто-то дергает его за плечи. Ах да, ему тоже незачем здесь оставаться…

Ноги коснулись земли, Згура шатнуло, но он все же устоял и невероятным усилием воли открыл глаза. Перед ним неподвижно висела знакомая черная голова. В сумерках Змей казался еще более громадным, словно гигантская «оса» выросла за эти часы.

— Ну что? — Губы дернулись, и Згур понял, что улыбается. — Спасибо! Улетай! Улетай!

Огромная тень метнулась вверх, и через мгновение поляна опустела. Осталось лишь черное небо, на котором уже проступили первые звезды, молчаливые сосны — и трое смертельно уставших людей.

— Згур, дай огниво! — Черемош пришел в себя первым. — Костер надо!

— В сумке. — Двигаться"не было сил. — На дне. Вытряси все, утром подберем…

Он опустился на траву, сбросил шлем, отстегнул меч. Рука скользнула по лицу. Обруч! Снять? Згур махнул рукой — пусть остается. За эти часы он уже успел привыкнуть к невесомой диадеме.

— Чего улыбаешься, наемник? — голос длинноносой заставил очнуться.

—я?

Оказывается, он улыбался. Впрочем, ссориться не хотелось.

— Так вроде живы, сиятельная!

Он ждал, что Улада фыркнет, но девушка отчего-то смолчала. Наверно, и ей пришлась по душе такая мысль.

Ярко горел костер. Скудный ужин — остатки сухой лепешки — давно был съеден. Разговора не получилось. Че-ремош сразу же стал дремать и быстро заснул, улегшись боком к огню. Улада, завернувшись в плащ, сидела рядом, глядя на раскаленные угли.

Згуру не спалось. Страшное напряжение постепенно спадало, осталась лишь обычная усталость. Не хотелось думать ни о том, где они, ни сколько еще до Тириса, ни что им делать дальше. В безлунном черном небе горели звезды, негромко шумел ночной лес, и Згур представил, что он снова дома, в Буселе, они с товарищами ушли в ночное, зажгли костер. Как давно это было! Наверно, все эти ребята уже женаты, и скоро их дети пойдут пасти гривастых коней…

— Что это за песня, Згур?

Вначале он не понял, о чем спрашивает девушка. Ах да, он, кажется, начал напевать. Отвечать не хотелось, но длинноносая назвала его Згуром. Такое дорогого стоит!

— Наша песня. Еще с войны. Улада обернулась:

— Спой!

Сказано было так, будто Згур был заезжим скоморохом, заглянувшим на широкий двор Великого Палатина. Но он не обиделся, а почему-то смутился.

— Это… Она нескладная, простая. Тебе будет неинтересно!..

— Но вы же ее поете?

Да, эту песню пели. О Великой Войне сложено много песен, иные поют на праздниках, иные — на военных смотрах. Но друзья отца пели почему-то именно эту. Каждую осень, когда приходила пора собирать урожай, они приезжали в Бусел, чтобы помочь матери. Впрочем, помогали всем — косили, жали и обмолачивали рожь, а потом садились за длинный стол, выпивали хлебной браги и пели.

Как им тогда завидовали они, мальчишки, не успевшие на войну!

— Это песня о битве под Коростенем, сиятельная. Она называется «Ополченец»…

Внезапно подумалось, что он опять делает ошибку. Улада и так уже начала что-то понимать. Впрочем, песня — и есть песня. Згур прикрыл глаза, усмехнулся и негромко запел: