Орёл, несущий копьё [СИ]

В тот год Аларикус вернулся домой на рождественские каникулы по настоянию матери — её тревожило, что сын вовсе перестал общаться с семьёй, даже всё лето от начала каникул до первого сентября проводя в особняке Панкрациуса. Навестить главу семейства тогда приехал один из его товарищей по Дурмстрангу, герр Брайнер, — громкий краснолицый волшебник, любивший вкусную еду и добрую медовуху. Последняя-то его и подвела: выпив больше, чем стоило, Брайнер ночью по одному ему ведомой причине отправился бродить по старом замку, а затем, шатаясь по стене, поскользнулся и свалился с неё во внутренний двор. В результате падения у него были сломаны практически все кости, задеты внутренние органы — на это искорёженное создание было странно смотреть, потому что оно напоминало скорее слепленную бесталанным скульптором фигурку из глины, чем человека. Повреждения его были так сильны, что никакие зелья и чары не могли их восстановить; целитель, срочно вызванный отцом, только печально развёл руками.

Пока взрослые суетились, будучи уверенными, что дети спят, Аларикус из потайного хода, коих было в замке немало, наблюдал. Он с живым интересом следил и отмечал, как страшна может быть агония, как неестественно-жутко могут выпирать из тела сломанные кости; и он понимал причину (хотя и расстроился из-за прерванного наблюдения), когда после визита целителя отец принёс Брайнеру кубок с ядом. «Наверное, это и есть милосердие в понимании человека», — подумал тогда Аларикус. С рассвета, наступившего после того, как последний вздох умирающего затих, и до самой следующей ночи он глядел из окна своей комнаты во внутренний двор, но сквозь него — впервые, пока ещё неосознанно, нащупывал путь через тьму в то самое место, где обретают пристанище души.

Когда он написал двоюродному деду о том, что видел, Панкрациус прислал в ответ пару книг с детальными описаниями ритуалов и наказал к лету знать их наизусть. «До того, как увидит смерть своими глазами, некромант не должен работать с людьми, — писал дед, — ведь он не до конца понимает процесс, обратный тому, что собирается делать сам. Однако теперь ты готов попытаться».

«Скупая формулировка, какая скупая, — Аларикус чуть улыбнулся и провёл рукой по липким волосам. — Хотя на самом деле это было высокое признание — признание того, что я, возможно, являюсь тем, кто продолжит древнюю семейную традицию. Что являюсь… надеждой семьи, ведь так же можно сказать? Отец меня ею считал и, кажется, до сих пор считает, хотя и несколько в другом ключе; после его смерти я останусь последним носителем фамилии Тодлер, кто сможет передать её потомкам. Большая честь и ответственность — так, вроде бы, отец говорит?..» Он снова усмехнулся сам себе и тихо повернул ручку двери, ведущей на улицу.

Вечер, уже почти перешедший в ночь, был безветренным и лунным. Тихо шумело, накатывая на берег, море, и это был единственный звук. Из горящих в доме окон на берег лился свет, и Аларикус покинул освещённый участок, отошёл в сторону, поднял взгляд на яркую, полню в эту ночь луну. Она и тишина вокруг напоминали ему о другой далёкой ночи…

Панкрациус умер за два дня до того, как Аларикус приехал к нему тем летом на каникулы. Ему было много больше ста, и смерть его не стала для родственников чем-то неожиданным, ведь старик последние годы часто болел всем на свете. И лишь Аларикус был шокирован — как же так, ведь дед ему обещал обучение, а вдруг взял и… умер? Он, некромант, неужто не мог найти способ повременить с уходом? «Я должен учиться, — лишь об этом думал Аларикус на похоронах. — Я хочу учиться…» Родителей не удивило его желание остаться в доме деда — в глазах всех они ведь были так близки… «Только прошу, вернись домой хотя бы на месяц на этот раз», — попросила мать перед расставанием. Аларикус покивал и практически тут же забыл — у него стремительно зрел план.

И вот ночью, когда по-летнему яркая полная луна лучше Люмоса освещала землю, он двинулся в недальний свой путь. С тех пор и по сей час Аларикусу нравились небольшие семейные кладбища — никаких чужаков, никаких вопросов о причине прихода, никаких свидетелей. Могила Панкрациуса была совсем ещё свежая, земля чернела невысоким холмиком. Временно оставив могилу без внимания, Аларикус опустился на землю и принялся методично чертить одну из пентаграмм, которые изучил. Призыв духа недавно умершего в его собственное тело — простейшее заклинание, простейшее… но тогда оно казалось чем-то невероятным, эпохальным, очень важным. «Или нет? — подумал Аларикус, отстранённо глядя туда, где море и небо должны были встретиться, где чернел горизонт. — Я правда думал именно так? Я вообще думал?..»