Орёл, несущий копьё [СИ]

Аларикуса это остановило ровно на две недели, понадобившиеся на то, чтобы найти в старой части замка, которой пользовались редко, удобную комнату, где он мог продолжить свои изыскания, и обустроить её втайне от родителей и сестёр. Там он внимательно наблюдал за тем, как окоченевшие пташки, мыши, редкие змеи день за днём разлагаются, превращаясь в крайне неаппетитные на вид кучки испортившегося мяса, кожи, зубов, костей и перьев. Также он много читал — это стало возможным отчасти благодаря тому, что он пошёл в начальную школу Дурмстранга, куда при отъезде успел умыкнуть из дома несколько старых семейных книг. Некромантия в частности была хороша тем, что часть её заклинаний для исполнения не требовала волшебной палочки, которую иметь ученикам младшей школы и не полагалось, так что после долгих месяцев изучения литературы Аларикус смог начать практиковаться. Это было сложно и тяжело для ребёнка, но любопытство не давало отступить; кроме того, как видно, в игру вступила кровь, обуславливавшая предрасположенность именно в этой отрасли магии.

Приехав домой на летние каникулы, Аларикус почти не общался с семьёй, читая и упражняясь в своей комнате. Однако же только заниматься всё время было скучно, поэтому он решил разыграть сестёр: пробравшись на кухню, он выкрал двух кур, которых домовики ощипали, но ещё не успели разделать, и временно вернул их к жизни, после чего пустил бегать по внутреннему двору замка, где Урсула и Лора как раз играли. И хотя сёстры юмор явно не оценили, принявшись с воплями убегать от восставших ощипанных кур, как и родители, вновь принявшиеся «серьёзно» с ним разговаривать, сам Аларикус внутренне давился от смеха, пока с постным видом выслушивал нотации. С тех пор он порой разыгрывал кого-нибудь из членов семьи, хотя смешно отчего-то было по-прежнему только ему.

Так как шутки его не понимал никто, Аларикус стал шутить исключительно для самого себя. Вот и сейчас, выйдя из своей обители в небольшой холл, в который также выходили лаборатории Влада и Макса, он не мог не замереть, заметив, что дверь в лабораторию зельевара приоткрыта. Оттуда доносились голоса; тихо подойдя ближе и заглянув, Аларикус увидел, что Влад читает из книги:

— Пред сторожем в полночь рядами могил

Погост распростёрся в молчанье,И месяц на плитах холодных застылВ холодном и чистом сиянье.Но вот под крестом оживает мертвец…

Где муж, где жена, где старик, где юнецВстают в одеяниях длинных.И тянутся, силясь друг друга найти,И в круг — посредине дороги,

Всем хочется пляску скорей завести,Да саваном стянуты ноги.Но кто ж здесь давно от стыда не отвык?Стряхнуть одеянья недолго — и вмиг

Все саваны сброшены в кучу…[12]

«Как заунывно, — расстроился Аларикус. — А ведь баллада весёлая». Впрочем, в исполнении Влада практически всё звучало либо как нравоучение, либо, что в последнее время бывало чаще, как надгробная речь. Однако его слушатель не перебивал; Георг сидел лицом к двери, хотя и не смотрел сейчас на неё, и Аларикус видел его внимание и скепсис. По окончании Георг готовился не то высказать недовольство выбором произведения для чтения, не то сделать замечание чтецу — но тут он непроизвольно посмотрел в сторону двери и выпрямился на стуле так резко, словно его прошибло током. Влад, как раз дочитавший, посмотрел на Георга с непониманием, но затем, проследив направление его напряжённого взгляда, устало вздохнул.

— Ты что-то хотел, Аларикус?

Он не ответил, продолжая неотрывно глядеть на Георга; юноша каждый раз так забавно нервничал при его виде… Хотя, Аларикус понимал, чем это вызвано: когда ты некромант, вокруг тебя словно бы возникает Тёмная аура — так, по крайней мере, кажется всем окружающим; дополнялось же это внешним видом Аларикуса, который сам, как подозревал (ибо в зеркало в последний раз смотрелся довольно давно), выглядел похожим на скелет, обтянутый кожей и со следами попыток придать ему сходство с живым человеком. «Кто бы подумал, что маленький Винтерхальтер такой восприимчивый…» — он мысленно довольно потёр руки, а затем, продолжая смотреть на Георга, стал медленно отходить назад, в тень холла, развернулся и побрёл дальше, к лестнице, — и услышал позади себя шумный вздох. «Нет, это хорошо, очень хорошо… Остальные стали слишком серьёзны». А вот серьёзности в его жизни было достаточно: досталось её и от родителей, и от учителей в Дурмстранге, и от наставника в некромантии.