Оставшаяся жрица почти непрерывно кричала, угрожая и проклиная, обещая неслыханные муки всем, кто посмел прикоснуться к служительнице Вайруны. Иногда теряла сознание от пыток и, очнувшись, начинала заново. Пока орки-хозяева этого развлечения, видя, как ее проклятия пугают посетителей, не уволокли ее куда-то, вернув с отрезанным и прижженным языком. Умереть ей не дали, пришедшая Знахарка, влила в нее кучу настоев и не дала уйти к своему повелителю истерзанной жрице.
— Еще один цикл и, может, если Темный захочет, то новые посетители, наконец, убьют меня. Ты тогда порадуешься. Ты знаешь, что я живу только из упрямства и могу уйти в любой момент, ты нет. Откусить тебе уже нечего. Не дергайся, Черная-пустая, мне жаль, что ты еще не умерла.
Проговорив все это, Гайту снова аккуратно положила свою голову себе на другое плечо. Это уже устало, из пробитой руки начала сочиться кровь, плечо начало дергать от просыпающейся боли и она приготовилась к новому циклу, стараясь отогнать поглубже в голову мысли о новых посетителях.
А они не заставили себя долго ждать. Узнав по приближающимся шагам, кто сегодня будет их мучить, она презрительно поморщилась и сочувственно покосилась на соседку. А она, тоже узнав посетителя, беспомощно забилась на своих кольях, с ужасом уставившись в черный проем входа.
Первым вошел Смотритель Склада, взрослый и крепкий сотник рабочих с Большой Мешалки, укутанный в обрывки плаща Старшей Стражи рода Лау и пара рабочих с фермы Главы, притащившие за Старшим большой горшок с Кухни с крышкой, по запаху с углями.
За ними в проем, мелко шагая, вкатился Римму, толстый и горбатый Знающий оружейной мастерской Бооргуза.
Во время бунта он успел поднять своих мастеров сразу после ухода Стражи на зов Главы и вырезать не успевшую сбежать Семью Балаура подчистую, после чего удержать Склад готового оружия. В черных переходах Бооргуза, его товар сейчас был едва ли не самым нужным, после еды, конечно. Где сейчас шайки озверевших от голода орков, кому не нашлось место у новых хозяев вкусных мест, гонялись друг за другом в яростной охоте за живым мясом.
С ним пришли и пара его десятников, демонстративно увешанные с ног до головы оружием и подчеркнуто мрачно косившиеся на рабочих.
Укутанный в укороченный плащ Тени семьи Главы Римму, прищурившись на свет принесенного Хозяином Склада шара старых светляков, тихо прошипел.
— Это я, соскучились? — и, видя как на кольях, мыча, корчится от ужаса Жрица, довольно оскалился. — Вижу, рада.
— Только эту, — прогудел простуженным басом Смотритель и почесал свои изъеденные за многие сезоны работы на Мешалке руки, знаменитые белые руки работавших там орков, как и белые ноги.
— Обеих, — Римму небрежно отмахнулся, весь в нетерпеливом предвкушении указывая, где и как поставить горшок и разложить его личные инструменты для пыток.
— Цену знаешь и добавь сразу еще одну, если опять перестараешься. В прошлый раз они едва не сдохли, после тебя пришлось Знахарку звать. Сколько она стоит, знаешь?
— Добавь, — Римму махнул лапой своему стражу, что со значением начал неторопливо рыться в поясной сумке, доставая новенькие ножи выделки мастерских.
Получив плату, Смотритель ушел в сопровождении своих орков, оставив посетителя наедине с пленницами. Его же стражи тоже вышли и, сев у проема, стали играть в камешки, упрощенный вариант для рабочих, обмениваясь после проигрышей громкими оплеухами.
Римму пещерным пауком сновал по Норе, с удовольствием занимаясь приготовления и буквально купаясь в облаке страха и ненависти от пленниц.
Разложив на обрывке циновки свои инструменты и открыв крышку горшка, пустив в спертую и вонючую атмосферу Норы еще и запах тлеющих углей.
— Самое дерево, поперечины с фермы грибов, сейчас там столько не нужно, новые Хозяева им торгуют.
В багровых, слабых сполохах из горшка, его лицо кривилось от пробегающих по нему теней. Подняв с циновки потрепанный малый веер с Кухни, помахал над горшком, морщась от жара и дыма.
— Вам понравится, это не сушеный навоз рабочих, только вонь и никакого жара, а здесь чистое пламя.
Он осторожно засунул в горшок несколько каменных лезвий и присел у горшка, разглядывая своих жертв. Обе самки со старательно скрываемым ужасом смотрели на его морщинистое лицо, что сейчас было полностью неподвижно, только в глазах мелькал блики пламени из горшка.
— Чистое пламя, для чистых самок, чистая боль, — Римму сунул руку в обрывки плаща и, покопавшись в них, достал черный брусок, понюхал его, довольно оскалился и с хрустом оторвал кусок. Медленно пережевывая, засветился глазами и глубоко вздохнул, по подбородку потекла пузырящаяся слюна.
— Жаль, что у тебя языка нет, жаль. Ты ей поможешь, голос у тебя звонкий, Гайту, — он покатал ее имя во рту и широко оскалился, — я даже и не мечтал, что смогу до тебя дотянуться. Кричи громче, так чтобы тебя за Воротами услышали. А то ты только проклинаешь и зубами скрипишь. Вот твоя Тень была громкой, жаль-то как, что сдохла. Этот Скара Гловач такой праздник испортил. Криворукий грузчик.