Читаем Орленев полностью

«С извозчика пересаживался в поезд, с поезда, если мы при¬

езжали вечером, шел прямо в театр, а после окончания спектакля

ходил взад и вперед по комнате, погруженный в мысли, выкури¬

вая бесконечное количество папирос, на каждой из которых были

напечатаны его имя и фамилия. В густом табачном дыму он пил

шампанское и поглощал свою странную еду, которую обычно

ограничивал бутербродом с куском мяса и еще бог знает чем, что

он крошил, как своенравный мальчишка. Он жевал и одновре¬

менно напевал, упоенный полетом своих мыслей...». Обычно в та¬

кие дни уединения он с азартом долгими часами работал над

ролью.

Как только заканчивалась эта странная и в то же время чрез¬

вычайно напряженная подготовка к роли и день спектакля при¬

ближался, Орленев бросал пить. «Это было не так просто, если

знать его пристрастие к алкоголю, но он так любил свое ремесло

актера, что заставлял себя подчиниться жесточайшей дисцип¬

лине. Теперь, когда роль была готова, он неутомимо повторял ее

и отделывал, внося в этот процесс шлифовки такую нервозность,

что было достаточно даже звона стакана или приглушенного го¬

лоса в коридоре, чтобы он бледнел, взрывался, нервно вскакивал.

В этой атмосфере творчества, экзальтации ума и нервов из де¬

вочки я превратилась в женщину. Я смотрела, слушала этого

великолепного мастера и старалась, как могла, подражать ему...».

«Я еще хотела сказать, что при всей широте натуры и бес¬

печно-легком отношении к деньгам он жил не расточительно, хотя

и останавливался в лучших гостиницах. Если мне, например, слу¬

чалось потерять перчатку, он не торопился купить новую пару».

Он поступал так по соображениям педагогическим, готовя моло¬

дую актрису к будущим испытаниям. «Он хотел подготовить меня

для будущей жизни в многообразии ее проявлений и поэтому по¬

стоянно говорил о грязи, с которой нам приходится сталкиваться.

Тогда эти слова казались мне ненужной жестокостью. Сколько

раз, стоя у окна или за кулисами, разговаривая с ним или наблю¬

дая его игру, я шептала себе: «Да, он бог... великий артист...

но как трудно жить рядом с ним!»

Несколько слов о труппе Орленева. По словам Павловой, она

была не совсем обычной: «Там были старые актеры, хорошие, по

разочарованные, пришедшие к нему в силу стечения обстоя¬

тельств из самых разных кругов общества. Я помню одного свя¬

щенника, которого Орленев убедил снять с себя сан и долго учил,

пока он не стал очень ценным актером. Другие, напротив, бы¬

стро покидали его труппу, потому что работать с ним было не¬

легко, после первых же уроков он становился очень требователь¬

ным и не давал никаких поблажек».

Нелегко объяснить капризы памяти, ее избирательность, ее

устойчивость; много знаменитых людей повидала Павлова рядом

с Орленевым (например, Анатолия Дурова, с которым он был

очень близок), но почему-то особенно ей запомнились ночи, про¬

веденные им с Павлом Самойловым. «В каком-то городе мы ока¬

зались в одно и то же время с этим большим актером. Орленев

пригласил его к себе и в ожидании встречи превратил свою ком¬

нату в выставку отборных дорогих вин, старательно расставляя

бутылки по всем углам. Пришел Самойлов, и, словно сговорив¬

шись, они взяли каждый по бутылке и гитаре и стали петь и

пить... Лились реки игристых и десертных вин, одна песня сме¬

няла другую, и так всю ночь напролет; за окном показался рас¬

свет, они по-прежнему пили и пели, и их охрипшие голоса пере¬

шли в стоны и рыдания. Была в их разгуле богатырская удаль,

была и тоска измученных душ, и говорили они не только о театре

и своей профессии, а обо всем, что тяготило их сердце. Я была

неизменной и единственной свидетельницей этих отчаянных бес¬

сонных ночей...».

Описав встречу двух выдающихся русских актеров и ни¬

сколько не приукрасив их угарно-богемный быт (это были очень

здоровые люди, иначе они не могли бы вынести неделю такого

загула), Павлова замечает, что даже в такие горькие часы дух

этих необузданно стихийных натур не померк до конца и как-то

теплился. «Как это не похоже на европейских актеров; ведь они,

если играют в игру, которую можно назвать «гений и беспутство»,

в глубине души, вне сферы их таланта, мечтают о достатке, о спо¬

койной жизни, полной комфорта, который так превозносит рек¬

лама. Я давным-давно сблизилась с итальянскими актерами, про¬

должаю с ними постоянно общаться и поныне и питаю к ним

большое уважение, но, как мне кажется, их духовный склад не

похож на тот, который я наблюдала в юности, общаясь со знаме¬

нитыми актерами моей земли».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное