Орудья мрака

Грейвс подошел к девочке. Сьюзан убрала связку партитур, обнажив черную деревянную шкатулку — до того большую, что в нее можно было, не складывая, уместить целый нотный лист. Она была еще и глубокой — Грейвс поймал себя на том, что пыхтит от натуги, выкладывая ее на поверхность прилавка. Юноша поставил шкатулку и рассказал Сьюзан о предложении Джейн.

— Но только если вы согласны, мисс, — быстро добавила девушка. — Если думаете, что так будет лучше.

Сьюзан прикусила губу и быстро кивнула. Гребень, которым мисс Чейз закрепила ее волосы, слегка качнулся.

— Да, пожалуйста. Это очень мило, что придет твоя маменька.

Губы девочки дрогнули, и Джейн, обойдя прилавок, остановилась рядом с ней.

— О, мисс! Только посмотрите на свои волосы! Вы снова теребили локоны. Вы ведь знаете, что папенька любит, когда вы выглядите опрятно.

Горничная принялась приглаживать кудряшки Сьюзан, и этот ласковый жест сразил девочку. Она начала не на шутку всхлипывать. Решив, что лучше ненадолго оставить их одних, Грейвс отправился в гостиную.

Остатки ужина, который так ужасно прервали, были убраны, и комната выглядела столь же опрятной и жизнерадостной, как прежде. Грейвс остановился — так, словно одним лишь усилием воли был способен обратить время вспять, и в комнату сейчас войдет Александр и пригласит его пообедать вместе со всей семьей. Они станут разговаривать, и Александр начнет ласково посмеиваться над немым обожанием, с коим юноша смотрит на мисс Чейз, а потом Грейвс расспросит обо всех новостях лавки. После они начнут разглядывать какую-нибудь новую партитуру, попавшую в руки Александра, и вечер незаметно истает.

Тяжело вздохнув, Грейвс, сам не зная зачем, оглядел комнату, увидел в углу открытое бюро Александра и подошел к нему, смутно надеясь отыскать признаки завещания или некую вдохновляющую идею, как именно выполнить обязательства, оставленные другом.

Бюро содержалось в полнейшей чистоте и безупречном порядке. Это привело Грейвса в уныние, заставив вспомнить свой собственный столик, покрытый разрозненными и разорванными бумажными листами. Над рабочей плоскостью стояла тщательно вычищенная лампа, а ниже располагались удобные ряды ящичков для бумаг, где можно было хранить счета, расписки и рассортированную корреспонденцию. Маленькая шкатулка, где Александр хранил перстень, по-прежнему стояла тут и по-прежнему, как отметил Грейвс, когда, подцепив ногтем, открыл крышечку, была пуста.

Юноша печально опустился на стул и принялся теребить краешек бювара; он был уверен — какие бы задачи ни стояли теперь перед ним, он не способен с ними справиться. Под бюваром лежал лист бумаги.

Грейвс вытащил его и увидел первые слова письма, начатого в день концерта. Сверху стояли название и адрес лавки и дата — 31 мая 1780 года, написанные твердым и уверенным почерком, в котором молодой человек узнал руку своего друга. Письмо начиналось так:

Мой дорогой Хью,

Полагаю, ты прекрасно знаешь причины, побудившие меня расстаться с замком, однако потеря моей супруги, а также осознание, что мои дети растут без матери и уверенности в будущем, заставили меня…

На этом месте письмо Александра обрывалось. Грейвс почувствовал, как сжалось его сердце. Он припомнил беседу, что состоялась у них с Александром в тот вечер, его странные намеки в адрес дочери и заново принятое решение жить той жизнью, какую он выбрал ранее, не пытаясь примириться с родней. Грейвс прикусил губу. Если бы он дал иной совет, возможно, его друг закончил бы письмо. Нужно было хорошенько расспросить его, а уж потом советовать. Возможно, в свой ответ Грейвс вложил слишком много собственной гордыни. Как-никак, а ведь он тоже ушел из дома, и, вероятно, это лишь усиливало желание Александра держаться подальше от родни и не полагаться на собственное решение. Юноша вспомнил, как тяжела и массивна оставшаяся в лавке черная шкатулка и как заботливо Александр разместил ее подальше от аккуратно рассортированных деловых бумаг, лежавших в этой, более оживленной комнате. Возможно, там отыщутся ответы на вопросы Грейвса, найдется какая-нибудь подсказка.

Он быстро поднялся, но, поворачиваясь к двери, что вела в лавку, случайно заметил какое-то движение в окне, выходившем на задний двор. Его сердце замерло. «То самое лицо», — пронеслось в голове у юноши. Желтое, зловеще ухмыляющееся лицо, постоянно всплывавшее перед его внутренним взором с того момента, как он увидел на полу своего умирающего друга. Сейчас оно маячило в окне прямо перед Грейвсом. Качнувшись, юноша отступил на шаг назад. Двое мужчин на мгновение замерли, глядя друг на друга через стекло, не в силах отвести глаз, а затем Грейвс, издав яростный рык, бросился к кухонной двери, выходившей во двор. Желтый человек развернулся и по проулку выбежал на Тичфилдскую улицу.

— Душегуб! Убийца! Вон он! Вон он! — крикнул ему вслед Грейвс и бросился вдогонку.