Оружие Вёльвы

От испуга перед собственной дерзостью у Снефрид что-то обрывалось в животе, но она терпела, не теряясь; она была уверена, что Хравнхильд вела бы себя именно так. Эйрик не возражал против ее ласк, даже немного запрокинул голову, прикрыв глаза, и было видно, что ему это приятно. Снефрид, пользуясь случаем, разглядывала его лицо: хоть и правильные, черты его были слишком тяжеловесны, чтобы считаться красивыми, глубоко посаженные глаза придавали лицу что-то медвежье, но ему это шло. Золотистый цвет бороды его весьма красил. Снефрид ощущала все сильнее, как ей повезло: о таком питомце приятно заботиться. Она провела пальцами по его лицу, коснулась угла рта; Эйрик сглотнул. Снефрид ощущала, что его это возбуждает, чему помогало и воспоминание. Рядом с ним опять была та женщина, связанная с памятью ужаса и азарта, борьбы и преодоления, боли и наслаждения, всплеска нечеловеческой силы и ярости. Жажды убийства, последние капли которой были растрачены на любовь. Радости жизни, ждущей за воротами мира мертвых. Ее пугали те силы, которые она сама же старалась вызвать, но она понимала, что, входя в эти воспоминания в новом, сегодняшнем облике, овладевает самым важным в его душе.

– Я не боюсь, – тихо ответил он, не открывая глаз. – Я ведь уже давно не младенец… и мне даже не семнадцать.

Потом он повернул к ней голову и открыл глаза.

– Тебе обязательно быть в маске и сейчас?

– Да. – Снефрид отдернула руку и отодвинулась. – Сейчас у нас непростое время. Твой дед жаждет тебя уничтожить, и его вирд-кона ему помогает. Старая тварь была лет на пятьдесят старше меня и накопила много силы, но она изжила свой век. Мы схватились с нею… на крыше моего дома, несколько дней назад. Она пустила в ход когти…

У Снефрид оборвался голос; снова накатили ужас и боль, испытанные при виде тела Хравнхильд на камнях, ее остановившегося взгляда. Какими синими были ее широко открытые глаза, устремленные в небо! Сейчас Снефрид испытала новую боль оттого, что тетка не вышла живой из той схватки, которую она, Снефрид, могла лишь воображать. Вдруг показалось, что она обязана не только выполнить долг Хравнхильд перед питомцем, но и дожить за нее ту часть жизни, которой враги ее лишили.

– Но теперь этой троллихи нет в живых, – голос Снефрид окреп, хоть и говорила она по-прежнему очень тихо. – А я пока вынуждена пребывать между жизнью и смертью, поэтому должна девять дней и ночей носить маску. Но уже скоро этот срок выйдет.

– Я… могу как-то помочь тебе? – Эйрик накрыл рукой ее руку.

Снефрид чувствовала, что он понял ее боль и решимость. Увидел в ней не только свою «кормилицу», но и отважного бойца, на своем поле не уступающего ему самому.

– Не скажу тебе, что опасности совсем нет, но мы справимся. Ты говоришь, к вечеру мы будем на острове, где все твое войско? Этот остров достаточно велик? Мне нужно будет место, где я смогла бы уединиться. В эту ночь мне нужно будет сделать кое-что необычное.

– Он довольно большой, там есть усадьба, два или три хутора, есть рощи и даже пара озер. Тебе нужно какое-то особенное место?

– Такое, где есть выход к воде, скрытый от глаз. Свершится нечто удивительное, но такие дела не терпят чужого любопытства.

Эйрик кивнул и ушел к дружине. Все поели, пора было отправляться. Снефрид плотнее завернулась в плащ. Ее немного трясло от волнения, но она чувствовала, что теперь делает все правильно: для себя, для Хравнхильд и для Эйрика.

И наконец она придумала, как избавиться от опостылевшей маски.

* * *

Весь день – самый длинный день в году – корабль шел через протоки между скалами. Это уже был Норрстрём, как объяснил Эйрик, поток, соединяющий Логринн-Озеро с морем, но разница была не особенно заметна. Когда вошли в Норрстрём, за скалами ветер упал, хирдманам пришлось взяться за весла. Ближе к вечеру над каждым из обитаемых островов и островков появился дым, заблестел на высоких скалах огонь – люди зажигали священные костры летнего солнца. Близ островов на волнах качались венки из цветов и зелени – иной раз огромные, такие, что переносить их нужно было втроем, – брошенные в дар Ньёрду и морским великаншам.

Под вечер наконец пристали к Ольховому острову. Сквозь прорези маски Снефрид наблюдала за десятком больших кораблей у берега, сотнями людей. Бесчисленные шатры и шалаши, костры, стойки для щитов внушали ей робость. Столько народу сразу она видела лишь несколько раз в жизни, когда ездила с отцом в Уппсалу или в Бьёрко. Но здесь все эти люди были мужчинами – ни стариков, ни подростков, только мужчины подходящего для войны возраста, и хотя иные из них уже поседели, их нельзя было назвать старыми. Морских боевых кораблей Снефрид вовсе никогда не видела, и они поразили ее своей величиной и грозным видом. Понятно, почему они носят имена змеев и драконов – легко было увидеть в них настоящих чудовищ, Мирового Змея, всплывшего со дна морского.