Оружие Вёльвы

Эйрик не отличался склонностью к шуткам, и такой непривычной веселостью его наградило ощущение близости богов, отворенных ворот смерти. Его темно-серые глаза сейчас смотрели отстраненно и притом очень пристально; он едва замечал Снефрид, зато очень хорошо видел ту воздушную тропу, на которую собирался вступить. Снефрид хотела еще раз ему напомнить, чтобы избегал «боевой ярости», но не посмела – им уже владел Один, Один решал, каким ему быть, и не будешь же давать советы божеству!

Сердце обрывалось от мысли, что она может никогда больше не увидеть Эйрика живым. Или вообще не увидеть. Если он будет разбит – что станется с нею и Мьёлль, разброшенных на чужой остров среди враждебного им народа? Даже их пожитки остались на «Змее» – не таскать же ларь и короба по шатким мосткам, которые для них перебросили с борта на камень высокого берега; пробегая по ним, Снефрид ощущала себя «на воздушной тропе». Но опасался только разум, а душа не верила в поражение. «Ведь я же здесь!» – говорила себе Снефрид.

Или это кто-то другой говорил ей? После заклинаний на корабле ее душа еще бурлила, от возбуждения покалывало пальцы, казалось, сама сила сейчас закапает с их кончиков, как огненная кровь.

Перед уходом с корабля Снефрид взяла с собой синюю накидку Хравнхильд, а под нее спрятала маску и жезл вёльвы. Неподалеку от места высадки находился мыс, выступающий из сосняка и нависающий над волнами. Оставив охающую Мьёлль внизу, Снефрид проворно взобралась туда. Поблизости не виднелось никакого жилья, только на другом склоне мыса, внизу, белели несколько пасущихся овец. Снефрид надела маску и взяла жезл. Как хорошо, что сейчас ей не надо ждать, пока небесая диса подаст ей знак. Она все видит сама. Она может призвать на Эйрика защиту Одина и валькирий, а на его противников – «боевые оковы».

И она заговорила глядя на корабли, видные ей как на ладони, и рисуя жезлом вёльвы в воздухе перед собой:

Руну Льда черчу я ныне,К силе ётунов взываю:Черным льдом окован Олав,Кровь твоя застыла в жилах!Три нужды познаешь, Олав:Пало тяжкое бессилье.

Отнимает Один силы,И удачу сына Бьёрна…

Некому было ее увидеть здесь, но если бы кто-то на кораблях обладал зрением орла и имел время оглядываться, он решил бы, что сама норна Урд вышла из вод Источника, чтобы разделить жребии смертных. Между землей, небом и морем, она стояла, серая, как клок тумана, в синей, как небо, накидке, с черным, как у Хель, лицом, с развевающимися по ветру длинными волосами, светлыми, как лучи Альвхейма…

Ветер доносил до нее отзвуки пения боевых рогов, призывающих Одина и валькирий к месту сражения…

* * *

В усадьбу Дубравная Горка новости привез Гардар – муж Бергдис. Он получил стрелу в плечо, и хотя наконечник удалось вынуть еще на месте битвы, был очень слаб, и его спустили с корабля, проходившего мимо усадьбы, под присмотром сына и племянника. К усадьбе его пришлось вести под руки, а там женщины, волнуясь и гомоня, быстро уложили его и стали осматривать рану.

– Этот рыжий ублюдок разбил нас! – слабым голосом из-за потери крови, но с глубоким возмущением рассказывал Гардар. – Он нарушил уговор! Пренебрег перемирием! Они с Олавом дали друг другу слово не начинать сражения, пока конунг не выздоровеет…

И снова вспоминал тот миг, когда до кораблей, стоявших возле Алсну, со стороны восточных проливов донеслись звуки боевого рога, а эхо множило их, отражаясь от скал ближайших островов. А потом показались они – «Змеи» и «Драконы». Огромные, длинные, с ровно вздымаемыми рядами весел, с резными мордами на высоких штевнях, один, два, три, пять, десять… Она неслись как на крыльях, надвигаясь неумолимо, неотвратимо, как судьба… Пусть Эйрика ждали с весны – чем дольше ждешь беды, тем более неожиданным бывает ее явление.

– Но конунг выздоровел! – воскликнула Ингвёр, вместе с матерью хлопотавшая возле отца.

– А ему-то откуда было об этом знать?

Ингвёр и Бергдис переглянулись. Их это сообщение больше встревожило, чем удивило. Неизвестно, каким образом Эйрик узнал, что здоровье деда наладилось и откладывать сражение больше незачем, но это внушало подозрение. Это сражение он выиграл, а значит, его вирд-кона, убившая госпожу Трудхильд, по-прежнему сильна.

– А где мать? – Гардар огляделся.

Будучи зятем Трудхильд, он, как и все в усадьбе, называл ее матерью.

– Мы все должна укрепиться духом, мой дорогой! – Бергдис положила руку ему на здоровое плечо. – Моя мать скончалась несколько дней назад. Она так и не оправилась…

– Скончалась? – Гардар чуть не подскочил, но скривился от боли и вновь лег. – А с ней-то что случилось?

Уехав из усадьбы до того, как начался поединок двух дис, он не знал ни о чем, кроме слухов о болезни конунга. Да и то в Бьёрновом войске, честно говоря, считали только предлогом еще немного потянуть время.