«Осада человека». Записки Ольги Фрейденберг как мифополитическая теория сталинизма

Она подробно описывает условия труда и быта: «Все условия жизни были варварские» (XXII: 23, 32). Как это бывало и раньше, научная работа сделалась утешением и опорой (XXII: 23, 30). (При всех трудностях, до конца своей жизни Фрейденберг будет продолжать научные исследования.) Описывает тяжелую болезнь (ее «спасала» Лившиц – подруга детства, помощь которой часто была ей в тягость). Вынужденная госпитализация: «Страшная вещь – советская больница! Дай бог, чтоб ни один страдалец не попадал ни в советскую тюрьму, ни в советскую больницу» (XXII: 23, 34). Вскоре она «попала под блат», и ситуация резко улучшилась (XXII: 23, 36).

В начале мая 1945 года Фрейденберг еще очень слаба. Во второй раз она описывает день окончания войны: «Заплеванная, уничиженная, все потерявшая, стояла я лицом к лицу с этим днем» (XXII: 24, 41). Так начинается описание послевоенных лет.

«Кто может описать советский быт?..»

Кто может описать советский быт, быт «сталинской эпохи»? Он со временем будет непостижим, как фантазм.

Была создана нарочитая система «трудностей» – Сизифов камень, который неизбежно скатывался вниз. Непередаваемы эти мученья – то нет электричества, то нет воды, то испорчен телефон, то молчит радио (XXIII: 34, 19).

Быт был непередаваем. Часто можно было слышать: «Этого никто никогда не поймет» или «никогда никто об этом не узнает». Мысли заключенных! (XXV: 63, 12)

Фрейденберг старается передать и объяснить сталинский быт. Ориентируясь на будущего читателя, она описывает установленные процедуры, ежедневные трудности, конкретные ситуации (отоваривание карточек, приготовление обеда, поездки в общественном транспорте, попытку приобрести очки, потоп в квартире и проч.) и делает социально-политические обобщения и выводы. Во время войны она описывала блокадный быт – явление исключительное, созданное условиями осады; сейчас, после войны, невыносимый быт воспринимается ею как преднамеренная система трудностей, созданных государством для угнетения человека.

От развернутого описания бытовых трудностей она переходит к рассуждениям о сталинской «системе»:

Государство, с воцареньем Сталина, выработало целую систему, в которой барахтался человек. Продуманная система голода и унижения не позволяла людям ни о чем думать, кроме преодоленья тяжелых условий. Непосильный труд при грошовом заработке был эксплоатацией человека не человеком, а государством – колоссальной звероподобной машиной, куда страшней и непреодолимей, чем отдельный человек. Эта государственная эксплоатация охватывала людей со всех сторон и нигде не отпускала их – ни дома, ни наедине (XXIII: 34, 19–20).

Переиначивая советские, марксистские термины (эксплуатация человека человеком обращается в эксплуатацию человека государством), Фрейденберг интерпретирует и условия труда, и голод, и бытовые трудности как продуманную систему государственных репрессий (заметим, что в ее риторике появляется образ государства как колоссальной звероподобной машины).

Стараясь определить ядро «системы» – принудительный труд, голод, унизительный бытовой уклад, – она подробно останавливается на условиях домашнего быта: