Осада, или Шахматы со смертью

Выговорившись и не дождавшись отклика, Барруль еще мгновение стоит в задумчивости и как будто сам размышляет над убедительностью своих резонов.

— Я не хочу лишиться такого партнера по шахматам.

— Вы правы, — отвечает Тисон.

— Разумеется, прав. Как почти всегда. Но сейчас я не только прав, но и очень голоден. Так что сделайте милость, пригласите меня на порцию омлета и поднесите чем-нибудь запить его. Сегодня я более чем заслужил стакан вина.

Барруль делает шаг вперед, но Тисон не следует за профессором. Вперив взгляд куда-то вверх, он стоит неподвижно — возле дома на углу улицы Сан-Мигель. Лепное украшение на фронтоне под крышей изображает архангела, мечом поражающего сатану.

— Смотрите… Вы ничего не замечаете?

Барруль глядит на него удивленно. Потом, проследив за взглядом комиссара, поднимает глаза на барельеф.

— Нет, ничего.

— Уверены?

— Вполне.

Рохелио Тисон, во внезапном озарении ухватив суть дела, спрашивает себя, что было прежде, что потом: он сначала взглянул на архангела, а уж потом появилось то ощущение, которое он отыскивал сегодня целое утро? Или оно, зловещее и хорошо знакомое, уже было заключено в картине, представшей его глазам? И он уверен, что пусть на краткий миг, но все же сумел проникнуть в то пространство, где самый состав воздуха, звуки и запахи — комиссар явственно ощущает совершеннейшее их отсутствие, — стремительно чередуясь, растворяются в вакууме вплоть до полного исчезновения.

— Да что с вами, Тисон? Что случилось?

И даже голос Барруля приходит поначалу словно бы издалека и как будто искажен неимоверным расстоянием. Случилось то, что я сию минуту прошел через один из ваших проклятых вихрей, пытается ответить комиссар. Или как их там. Но вместо слов он подбородком показывает на изображение святого Михаила-архангела, а потом озирается по сторонам, вглядывается в соседние здания, в перекресток, пытаясь накрепко запечатлеть это пространство и в мозгу, и во всех пяти чувствах.

— А-а, вы меня разыгрываете! — понимает профессор.

Но расплывшееся было в улыбку лицо перекашивает гримаса, когда он наталкивается взглядом на ледяные глаза комиссара.

— Здесь?

И, не дожидаясь ответа, вплотную подходит к Тисону и смотрит туда же, куда и он, — сперва вверх, потом по сторонам. Затем в растерянности качает головой:

— Бесполезно, комиссар. Боюсь, что только вы один… — И, вдруг осекшись, смотрит снова. — Как жаль, что вы отпустили своего помощника с инструментами… Вот сейчас бы они пригодились.

Тисон жестом просит его замолчать. Он стоит, не шевелясь, глядя вверх. Но наитие прошло — он уже ничего не ощущает. Перед ним — статуя Михаила-архангела в нише и крутой спуск Мурги. Все как всегда в шесть вечера любого дня. Тем не менее это было. Было, без сомнения. На мгновение он перешагнул порог неведомого и уже знакомого вакуума.

— Должно быть, я схожу с ума, — говорит он наконец.

И ловит на себе обеспокоенный взгляд профессора:

— Что мелете-то, а?..

— Вы раньше высказали то же предположение, но другими словами.

Тисон очень медленно идет по кругу, не переставая пытливо вглядываться в окрестные дома, но при этом тростью ощупывая перед собой землю, как слепой.

— Вы сказали как-то раз…

И замолкает, припоминая, что же сказал профессор. Не хотел бы я сейчас увидеть себя в зеркале, думает он, заметив, с каким выражением смотрит на него Барруль. И тем не менее в голове у него внезапно просветлело, что-то вдруг сделалось понятно. Будто из тьмы всплыли — разодранная плоть женщины, пустоты, молчания… И ведь сегодня тоже дует левантинец.

— Надо бы у французов спросить! Вот что вы сказали, профессор. Помните?

— Нет, не помню. Но раз вы говорите…

Комиссар рассеянно кивает, не вслушиваясь в его слова. Он ведет диалог с самим собой. Кажется, будто вознесший меч архангел наблюдает за ним из своей ниши с усмешкой. Такой же, как та, угрюмая и безнадежная, что, подобно удару хлыста, скользит сейчас по лицу комиссара Тисона.

— Очень может быть, что вы попали в самую точку, профессор… Наверно, пришло время спросить.