Осада, или Шахматы со смертью

Маранья кашляет, подносит ко рту платок, выхваченный из рукава, а потом, безразлично оглядев красные влажные пятнышки, прячет его обратно.

— Бывало и хуже.

Капитан и старший помощник улыбаются друг другу с многозначительностью давних сообщников. Следом за баталером, который несет патент, коносамент и судовую роль, поднимается на борт и шкипер захваченной тартаны — грузный, краснолицый и немолодой морячина с седыми бакенбардами; у него вид человека, у которого сию минуту разверзлась земля под ногами. Он испанец, как и большая часть его матросов; француза среди них нет ни одного. Маранья разрешает ему сложить документы в доставленный абордажной командой из его каюты сундучок — сейчас, поставленный посреди чужой палубы, он еще больше усиливает смятение своего хозяина.

— Сожалею, что пришлось задержать ваше судно, — говорит Пепе Лобо, прикоснувшись к шляпе. — Оно со всем грузом и бумагами будет препровождено в Кадис в качестве нашей законной добычи, то бишь приза.

Говоря все это, он достает из кармана портсигар и раскрывает его перед шкипером, однако тот порывистым взмахом руки обозначает отказ.

— Это произвол и бесчинство! — негодующе бормочет он. — Не имеете права!

Капитан «Кулебры» убирает портсигар в карман:

— Как вас уведомил мой помощник, мы действуем по правилам на основании действующего корсарского патента. Вы с нижепоименованным грузом направлялись в порт государства, находящегося с нашим в состоянии войны, то есть перевозили контрабанду. Кроме того, не остановились, хотя мы подали вам сигнал поднятым флагом и орудийным выстрелом. Оказали сопротивление.

— Что за чушь? Я испанец, как и вы. Зарабатываю себе на жизнь.

— Мы все зарабатываем.

— Захват незаконен! Тем паче, что вы подошли ко мне под французским флагом.

Пепе Лобо пожимает плечами.

— Прежде чем открыть огонь, я поднял испанский, так что все по закону. В любом случае, когда придем в порт, вы сможете опротестовать захват. Мой писарь в вашем распоряжении. — И пока шкипера уводят вниз, Лобо, обернувшись к помощнику, который молча слушал этот диалог, говорит: — Травить шкоты! Курс — запад-юго-запад, чтобы поскорей и подальше уйти от Асейтеры. Командуй.

— Значит, в Кадис?

— В Кадис.

Маранья кивает с невозмутимым видом. Лицо при этом такое, словно он думает о чем-то совсем ином. Помощник — единственный, кто не ликует при мысли о скором возвращении домой. Но Пепе Лобо знает его сдержанность — это всего лишь часть роли, которую тот себе выбрал. В душе Маранья очень рад, что скоро сможет возобновить по ночам свои опасные рейсы в Пуэрто-де-Санта-Мария. Дай бог, чтоб его не схватили на полдороге свои или чужие. Хотя Маркизик, верный себе до умопомраченья, живым едва ли дастся… Кинется с саблей очертя голову… С него станется. А на «Кулебре» откроется вакансия старшего помощника.

— Идем с тартаной под эскортом взаимной защиты. Смущает меня эта фелюга из Роты.

Маранья снова кивает. Ему тоже внушает опасения французский корсар, который с начала года набрасывается на любое судно, испанское или иностранное, рискнувшее подойти слишком близко к отрезку берега между мысом Камарон и мысом Кандор. Британский военный флот, как и испанский, занят делами поважнее и потому пока не успел положить конец его проказам. От безнаказанности француз наглеет еще больше: четыре недели назад, в ночь полнолуния, он решился под самым носом у пушкарей крепости Сан-Себастьян перехватить турецкую бригантину с грузом пшеницы, ячменя и орехов. Пепе Лобо на собственном опыте убедился, сколь опасна эта фелюга, которой, если верить слухам — в бухте судачат, как кумушки на рынке, — командует отставной лейтенант императорского флота, набравший себе экипаж из французов пополам с испанцами. Этот ведь тот самый отчаюга, который, лавируя, управлялся с «латинскими» парусами своей сильно вооруженной фелюги — шесть 6-фунтовых пушек и две карронады по 12-ти — так лихо, что едва-едва не угробил Пепе Лобо, а прошел бы еще полминутки прежним курсом — и себя самого. Дело было в конце февраля, когда капитан в последний раз перед тем, как уволиться, вел шебеку «Рисуэнья» из Лиссабона в Кадис. Может, и поэтому воспоминание неприятно вдвойне. Но сейчас, с восемью пушками на борту, дело обстоит иначе. Однако дело не только в этом. Времени прошло уже немало, но Пепе Лобо не забыл мерзостные ощущения, которые испытывал за миг до того, как чудом успел проскочить в гавань. В списке его личных долгов французская фелюга и ее капитан значатся на почетном месте и жирно подчеркнуты. Море велико, но все равно — где-нибудь рано или поздно да пересекутся их пути. И пути их кораблей. И когда настанет час этой встречи, Пепе Лобо не откажет себе в удовольствии расквитаться.

6