Осада (СИ)

Одно время он утешался пустынным кладбищем, уверяясь, что сюда еще не скоро придут люди. И все в округе принадлежит ему; он приглядел себе склеп попросторнее, с массивным памятником, изображавшим склонившегося в глубокой печали ангела, в одной руке держащего крест, а в другой венок, готовый опустить на голову умершего. Умершим оказался похороненный в девяносто седьмом году местный авторитет по кличке Султан, склеп ему подельники отгрохали преизрядный, просто не склеп, а однокомнатная квартира, с зарешеченными окошками, с каменными скамейками. Массивный гроб розового дерева с золотыми ручками и окошком для обозрения ссохшегося лика покойного, которому разнесли голову во время разборки, а затем очень удачно загримировали дыру, лишь приглядевшись можно было заметить небольшой изъян, имел две кнопки. Косой долго ломал голову над их смыслом, покуда не попробовал нажать одну. Откуда-то из глубины гроба донеслись странные звуки, сперва Косой принял их за пробуждение мертвеца, но все оказалось проще: то заработал проигрыватель компакт-дисков, включивший любимую мелодию покойного – «Владимирский централ». Вторая кнопка, открывала крышку гроба.

Косой с интересом заглянул внутрь. Пистолет «Глок», мобильный телефон «Моторола», неработающий кондиционер в ногах, вмонтированный прямо в гроб, махонькая малахитовая коробочка, в которой обнаружились нательные иконы и кресты, весьма солидных размеров и всё золотые, бумажник с изрядной суммой в валюте. Последнему Косой обрадовался чрезвычайно – десять тысяч долларов ему не повредили. А вот рубли пришлось выбросить – после проведенной в следующем по смерти Султана деноминации они уже не представляли никакой ценности.

Когда он располагался в склепе, ему пришло в голову: теперь он может натащить сюда приличных шмоток, сделать запасы на зиму, и вообще, самому одеться поприличней.

Признаться, первую ночь в склепе Султана он нервничал. Почему-то в памяти всплыло проклятье гробницы какого-то Тутанхамона, опять из прежней жизни фраза, кто это такой был и кому насолил, Косому сказать было трудно. Жаль, его верного товарища, любившего исторические курьезы и могущего дать ответ на настойчиво стучавший в голове вопрос, его помоечного друга Чумы, уже не было. Так что какое отношение Султан мог иметь к Тутанхамону, Косой так и не высмотрел в дырявой своей голове. Потому, пронервничав ночь, на следующую о проклятии он позапамятовал, и спал без задних ног.

Когда он уходил из склепа, взял с собой только сто долларов из всей пачки. Старые, еще с маленьким не смещенным Франклином в центре. В обменнике могли придраться. Но не решились. Он обменял в первом же попавшемся пункте – подвале на углу Дзержинского. А затем пошел в парк, привести себя в порядок. Наверное, от него преизрядно пахло землей, потому он учинил себе головомойку, прямо там, в теплой, но немного грязной водице речушки по имени Карлутка. Река, одно название, енот вброд перейдет, но ему и было-то помыться до пояса, и еще ступни, чтоб в магазин потом пускали. Надо было бы и ногти состричь, да пока нечем. Ничего, у него все впереди.

Оставив часть верхней и нижней одежды у места своего омовения, он направился на барахолку к дачным участкам. Он вспоминал, что во время спецоперации торговцев разгоняли, но может быть… да, он не ошибся. Мир вернулся к своему первоначальному состоянию, маленькая барахолка у АЗС на 10 лет Октября действовала. Несколько десятков человек, разложившись близ проезжей части предлагали скороспелку: яблоки, сливы, вишни, иргу, а еще молодую картошку, капусту, зелень. Тут же продавали и тряпье, он долго бродил среди коробок с товаром, пока не нашел рубашку сделанную в Малайзии, белорусские майку и трусы, ну и еще чего по мелочи. Мыло, это непременно, он взял два куска. Ведь на следующий день ему идти в магазин, надо выглядеть соответствующе. Поэтому и брал качественный, как ему казалось, товар. Что вызывало улыбку у продавцов. Попрошайки и бомжи снова появились в городе, как ни в чем не бывало, а он ведь один из них, чего это вдруг ему так расфуфыриваться?

За последующие дни Косой изменился до неузнаваемости. Наверное, так он выглядел когда-то, в те времена, когда в голове не было дырки. Теперь его невозможно было принять за нищего попрошайку, он сам кому хочешь мог дать милостыню. Но, зная цену мольбам и надписям о помощи у калек и молящих, никогда не подавал. Сколько бы те ни просили на лечение сирых и убогих деток, тряся перед носом справками, купленными на рынке, по сто рублей штука. Проходил мимо, изредка останавливаясь, чтобы почитать слезные надписи на картонках; странно, но как в былые времена, любопытствующего прохожего не прогоняли с руганью, покорно ждали, может, подаст. Видимо, за прошедшие дни войны получили хороший урок.