Осада (СИ)

Именно поэтому штурм Феодосии затянулся до двадцать первого числа. К этому времени сорок вторая уже взяла в мешок Симферополь, освободила Бахчисарай, Евпаторию, еще с десяток мелких городков. Наконец окончательно перекрыла административные границы Крыма, превратив их полуостров в бастион. Новая столица, Севастополь, уже девятнадцатого была полностью разблокирована и очищена от живых мертвецов. Двадцатого пала Ялта. А Феодосия все держалась. Осада города превратилась в спецоперацию ограниченного контингента девятнадцатой дивизии против запертых в городе боевиков, сражавшихся за каждое здание с отчаянием обреченных. Впрочем, так оно и было, пленных Корнеев брал только в начале операции, когда же узнал, что боевики расстреливают заложников просто потому, что те пытаются бежать из города во время «часов тишины» или, ближе к концу осады, из-за нехватки продовольствия, чтобы сократить лишние рты, он приказал пытать выходивших вместе с мирными жителями татарских боевиков. Трансляция пыток велась по местному радио, через которое прежде Корнеев пытался вразумить инсургентов отпустить мирных жителей. Пленные, хотя и знали обо всем, все равно раскалывались, называя дома в частном секторе и опорные пункты по которым, опять же в режиме реального времени, незамедлительно наносился удар. Который тут же комментировал сам Корнеев. Когда пленные кончались, подвозились новые, штурмовые группы к тому времени освободили окраины города и подбирались к центру, эта трансляция продлилась больше суток.

И только затем, двадцатого, нервы защитников Феодосии дрогнули, татары начали уничтожать опорные точки, вместе с собой и заложниками, но большинство предпочло сдаться. Чем и воспользовались штурмовые отряды, мгновенно переброшенные в самое пекло, в район улиц Чкалова и генерала Горбачева,  начала Симферопольского шоссе и Советской улицы. Штурм был завершен в четыре утра освобождением последней группы заложников почти в тысячу человек из отеля «Алые паруса» и еще двести – из расположенного неподалеку музея Грина.

Корнеев попросил доложить начальнику Генштаба о завершении операции своему заместителю теперь уже генерал-майору Петренко. Через минуту тот вручил трубку самому командующему. Илларионов кипел:

– Вы там с ума сошли! – крикнул он так, что в трубке что-то звякнуло. – Устраивать публичный Освенцим. Да еще когда вся Европа против нас. Поляки рвут и мечут, напоминаю, они председательствуют в ЕС в этом полугодии; их президент уже договорился о вводе ограниченного контингента в Галичину  в качестве контрмеры; вы вообще, в курсе того, что творится вне Крыма? Президент завтра тайно встречается с этим упырем в Выборге, вы знаете, что там будет творится? А если поляки действительно введут контингент, да еще вместе с немцами? Это же третья мировая!

– Вы забыли о мертвых, – напомнил Корнеев, слегка побледнев и покачнувшись.

– Нет. А вот вы забыли о живых. Впрочем, теперь все равно, – Илларионов, не прощаясь, бросил трубку. Гудки ударили Корнеева наотмашь. Он отошел от стола, его трясло. Особенно сильно дрожали руки.

Не выдержав, Корнеев стукнул по столу что есть силы, так что посуда в горке задребезжала. И крикнул на телефон, словно все еще беседовал с Илларионовым:

– Да насрать мне на вашу Европу, насрать! У нас здесь своя война, своя Чечня, и свои порядки. Если бы я не сделал этого, я погубил бы сотни, тысячи жизней. Татары никому не нужны, важен только принцип. Геноцид, …! С этой … толерантность они уже … всех! Сами лезут, но что у себя творят, так это их дело: не суйтесь, …, быдло, у нас две тысячи лет демократии, прям с самого Перикла, чтоб вам…

Он замолчал, переводя дыхание, нервно вздрагивая. Тут только заметил, что в комнату вошел Петренко.

– Простите, Владимир Алексеевич, – тихо произнес он.

– Нет, – Корнеева подташнивало, – это вы меня простите, Тарас Михайлович. Мерзость какая-то. Самому тошно.

– Вам лучше бы отдохнуть. День был очень тяжелый.

– Вы правы, – Корнеев пошарил в карманах в поисках сигарет. Пачка оказалась пустой. – Найдется лишняя?

Петренко дал закурить. Поблагодарив кивком головы, Корнеев затянулся, сел на краешек стола.

– Это был самый рациональный выход. Я говорю вам как спец по таким делам. Теперь они все посыплются, – продолжил его зам. Корнеев кивнул, жадно затягиваясь. Сигарета по его меркам была слишком легкой.

– Спасибо, Тарас Михайлович. Пережить бы войну, а мир как-нибудь переживется сам. Будет что-то по Судаку, сообщите сами. Если Илларионов спросил, я убыл. На фронт.

Петренко кивнул, проводив Корнеева до комнаты. Командующий медленно сел на кровать, да так и лег, не раздеваясь, только ботинки снял. Через минуту он уже видел сны.