Осажденная Одесса

Константин Симонов, сам бывший в Одессе в те героические дни, писал об энтузиазме рабочих: «…Здесь рабочее время определялось не количеством часов, не количеством бессонных ночей, а единственно тем, когда будет готов танк. «Вот как танк кончим, тогда пойду спать…»

Да, рабочие Одессы трудились самоотверженно, не считаясь с усталостью. И никакие, даже самые тяжелые условия, в которых они оказались, не могли убить в них оптимизм, веру в нашу победу.

Однажды, проезжая по городу, я заметил у агитмашины большую группу женщин, детей и стариков, весело и заразительно смеявшихся. Проходившие рабочие и бойцы останавливались, прислушивались и начинали так же неудержимо, до слез смеяться. Слышны были возгласы:

— Повтори еще!

Оказывается, читали письмо Адольфу Гитлеру. Это письмо было издано массовым тиражом и подписывалось всеми желающими. Подписывавшие его делали еще приписки и от себя, и это вызывало еще больший смех.

В тот вечер, собравшись на ужин, мы тоже прочитали это письмо. В нем были такие строки:

«Мы, правнуки и внуки славных и воинственных запорожцев земли Украинской, которая теперь входит в Великий Советский Союз, решили тебе, проклятый палач, письмо это написать, как писали когда-то наши прадеды, и деды, которые громили врагов Украины.

Ты, подлый иуда и гад, напал на нашу Краину и хочешь забрать у нас фабрики и заводы, земли, леса и воды и привести сюда баронов, капиталистов — таких, как ты, бандитов и разбойников-фашистов.

Этому никогда не бывать! Мы сумеем за себя постоять… Не видать тебе нашей пшеницы и сала… Не раздобудешь ты ни одного воза провизии, хотя уже и потерял лучшие дивизии, не построишь ты на нашей земле ни одну виллу, мы выделим для каждого из вас по два метра на могилу. И как не доведется свинье на небо смотреть, так тебе в нашем огороде не рыть, хотя у тебя морда свиняча и свинская удача.

Передай своему другу дуче: пусть не хвалится, едучи на рать… У нас хватит самолетов, бомб, снарядов и штыков, танков и пушек, чтобы стереть тебя в пыль, вор и палач.

На этом мы кончаем и одного тебе желаем, чтобы у тебя, пса, застряла во рту польская колбаса, чтобы ты со своими муссолинами подавился греческими маслинами, а в остальном, чертовы гады, не миновать вам всем наших пуль и снарядов…»

* * *

Опасаясь дальнейшего сужения линии фронта, Военный совет призывал бойцов любой ценой удерживать позиции. На самые опасные участки фронта мы послали политработников из резерва Военного совета. Они беседовали с бойцами в перерыве между атаками и зачастую, не закончив беседы, вместе с красноармейцами и моряками поднимались в контратаку.

Комиссар морского полка Митраков рассказал мне о политруке Василии Иванове, который дважды водил бойцов в рукопашную и был тяжело ранен в бою на южной окраине агрокомбината Ильичевка.

— Он просил передать, что слово, данное вам, сдержал, — сказал Митраков, — и честь маратовца не посрамил.

Мне вспомнился 1932 год… «Марат». Я был тогда секретарем партийного бюро линкора. К нам прибыл Сергей Миронович Киров.

На время учений С. М. Кирова поселили в мою каюту.

— А вы где будете отдыхать? — спросил меня Сергей Миронович.

— Да нам-то и отдыхать, собственно, некогда, — отговорился я.

— Э, коллега, так вас ненадолго хватит. Горе подчиненным, у которых руководители работают и не отдыхают.

— Я найду себе место…

— Это уже другое дело.

Киров был обаятелен и прост. Умел слушать других и учил этому нас.

— Не перебивайте людей, не смотрите на часы, когда они вам хотят что-нибудь рассказать, — советовал он, беседуя с секретарями партийных организаций и членами партийного бюро линкора.

— Кто тут у вас среди секретарей самый сильный? — спросил меня Сергей Миронович.

Я рассказал ему о Василии Иванове.

После службы на флоте Иванов работал секретарем цеховой парторганизации Николаевского судостроительного завода, а в первый день войны снова ушел добровольцем на флот. Пробыв несколько дней в Севастополе, упросил командование отправить его в Одессу.

Девять лет спустя после службы на «Марате» мы встретились в Одессе как старые друзья. Василий тут же попросил:

— Хочу в морской полк, к врагу поближе. Честь маратовца не уроню…

И вот узнаю от Митракова о тяжелом ранении политрука Иванова.

Я приехал к нему в госпиталь в Лузановку.

Осколком мины Иванову перебило три ребра. Кроме того, он получил еще два сквозных ранения. От большой потери крови сильно побледнел.

Мы долго молчали. Потом он собрался с силами и сказал:

— Вам передали?

— Да. Спасибо.

У него от напряжения лоб покрылся испариной.

Вошедший в палату лечащий врач объявил, что политрук Иванов отправляется в Центральный военно-морской госпиталь на срочную операцию.

С тяжелым чувством простился я со своим старым товарищем…

* * *

Вместе с телеграммой Ставки, жесткой и тревожной, мы получили и приятное сообщение — о незначительном, но все же пополнении. На днях из Севастополя и Новороссийска корабли должны были доставить в Одессу десять маршевых батальонов, экипированных и вооруженных.