Оседлай волну

Айк спустился с крыльца и некоторое время смотрел вслед идущему к пляжу Хаунду, потом повернулся и пошел домой. С каждой минутой ему становилось все хуже, потому что с каждой минутой он вспоминал все больше. И чем больше он вспоминал, тем больше хотел забыть, но никак не получалось. Это было как гонки по замкнутому кругу. Тут он подумал о Мишель, которая напрасно прождала всю ночь, и его захлестнула горячая волна раскаяния. Но к чувству вины и отвращения примешивалась какая-то странная темная радость, даже почти благоговение перед самим собой. Вот он, которого называли недоумком, походя цепляет девочек — здесь, в сердце столицы серфинга, — и запросто трахает их жаркой калифорнийской ночью. Он сделал это. Айк словно открыл в себе новые способности. Странное дело: только что он дышать не мог от нахлынувшего на него чувства вины и вот уже ощущает какой-то невероятный подъем. Этот подъем, наложившийся на разыгравшееся похмелье, и довершил дело — на углу Пятой и Роуз Айка вырвало.

Солнце быстро взбиралось по небу, раскаляя тротуары. Гигантский городской механизм оживал, набирал ход. Его колесики, обильно смазанные конопляным маслом и подбадриваемые кокаином, стучали в ритме одного из хитов новой волны. Сердце у Айка колотилось как бешеное. Сегодня он уже не тот человек, что был прошлым вечером. Это единственное, в чем Айк был уверен, когда, добравшись наконец до своей комнаты, открыл дверь.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава двадцать восьмая

«Есть которые толстушки, есть которые худышки, поверни их кверху задом — отличаются не слишком» — так частенько пел двоюродный брат Гордона Джерри. Однажды в мастерской в Кинг-Сити Айк случайно увидел, как Джерри и один из его дружков трахают какую-то девчонку. Это было в чулане за мастерской. Девушка стояла на коленях, Джерри был сзади, другой мужик — спереди. Айк до сих пор помнил, как тесно и жарко было в том чулане, помнил повисший в воздухе странный запах и как он бросился бежать через двор, в мастерскую. Зубы у него стучали, а Джерри гоготал ему вслед. Потом, уже дома, вспоминая снова эту картину, он нисколько не сомневался, что никогда, никогда не разгадать ему эту тайну.

Но до чего все изменилось. То, что раньше казалось таким непонятным, теперь стало простым и знакомым. То, что было тайной, загадкой, к которой не подберешь ключа, оказалось банальнейшим ребусом, до того незамысловатым, что временами становилось скучно. А иногда казалось, что он полон доверху какой-то мерзостью и ему ввек не проблеваться.

После той ночи с рыжей он сначала старался не заниматься с ними сексом, а просто зазывал на вечеринку бедненьких глупых девочек. Но как-то так выходило, что чаще всего Айк не мог удержаться и чувствовал себя потом совершенно разбитым. Ему хотелось брать их и спереди, и сзади, и сверху он словно летел на бесконечно катящейся волне. Он презирал себя за то, что мог верить, что в этом есть какая-то загадка, и в то же время желал обрести утраченную тайну.

Фрэнк Бейкер был прав: за доску не заплачено. Пристроиться, притереться к механизму машины, включиться в процесс ее работы было не просто. «Дело не в деньгах, — говорил Хаунд Адамс, — дело в том, как ты отдаешь». И хотя сейчас Хаунд платил ему, и платил неплохо, было трудно понять, как это соотносится с доской. На заре он по-прежнему выходил в море с «утренней вахтой». Затем шел домой, завтракал и снова ложился в постель, только на этот раз с Мишель. А потом снова был магазин или пляж, карманы, полные марихуаны, ножки нежащихся на горячем песке девчонок… И еще иногда понюшка кокаина, потому что он наконец понял, откуда у Хаунда Адамса берутся силы не спать всю ночь и серфачить весь день.

Он узнал и кое-что еще. Например, что Хаунд не принимает участия в занятиях сексом. Он присутствовал, смотрел — и только. Однако именно Хаунд решал, когда будет новая «вечеринка», когда будут съемки, и — это Айк заметил — бывал чрезвычайно разборчив насчет участвующих в них девушек. Ему нравилось иметь их много, чтобы было из кого выбрать, но лишь некоторых просили остаться или наведываться еще. Если же какой-нибудь девушке не нравилось то, во что ее тянут, или она пугалась, Хаунд тут же сворачивал все приготовления и не отпускал девушку, пока не убеждался, что она успокоилась. То, что случилось в первую ночь с рыжей, было исключением и больше не повторялось. Но тогда Хаунд допустил промах. Дело едва не кончилось плохо, и он испугался. Айк был свидетелем его страха.