Осень ацтека

Итак, я, останавливаясь в каждой деревне самое меньшее на ночь, двинулся вдоль берега на запад, а потом на север, восток и юг, пока не обошёл всё Большое Тростниковое озеро и не вернулся снова в то поселение, которое посетил первым: Сан-Маркос Чурицио, где проживал Эразмо Мартир.

Этот поход убедил меня в правдивости слов падре Васко: люди по берегам озера жили дружно, мирно, в благоденствии и веселье, а потому, естественно, были вполне довольны своей участью. И они действительно совершенствовались в древних ремёслах пуремпеча. Жители одной деревни изготовляли изысканных форм чеканную медную посуду: блюда, тарелки и кувшины. В соседней тоже делали кухонную утварь, но глиняную, причём такую, какой не встретишь в других местах. Глина приобретала чёрный цвет и особый блеск благодаря добавлению в замес свинцового порошка. Была деревня, специализировавшаяся на прославленных лакированных изделиях пуремпеча: подносах, столах, огромных складных ширмах, сверкающий чёрный фон которых оттенял роспись золотом и другими ярчайшими цветами. Рядом плели коврики, циновки и корзины из озёрного тростника, и я не мог не признать, что корзины эти превосходили даже изделия покойной Ситлали. Ещё в одной деревне изготавливали изысканные украшения из серебряной проволоки, в другой — поделки из янтаря, в третьей — из перламутровых раковин. И так было повсюду. Между деревнями и вокруг них расстилались возделанные поля, где наряду с более привычными нам культурами, такими как маис и бобы, выращивали сахарный тростник и сладкую траву под названием «сорго». Все поля были ухожены и плодоносили гораздо лучше, чем в прежние времена, когда земледельцы не были знакомы с завезёнными испанцами сельскохозяйственными орудиями и различными способами возделывания земли.

Невозможно было отрицать: эти поселенцы мешикатль действительно много выигрывали от сотрудничества с испанцами. Я невольно задался вопросом: могут ли блага их и впрямь процветающей и весьма привлекательной Утопии перевесить страдания и муки таких же мешикатль, заточенных в каторжные работные дома? И решил, что нет, ибо страдальцев насчитывалось несравненно больше, чем счастливцев. Наверняка были где-то и другие белые люди, которые, подобно падре Васко де Куироге, воспринимали слово «христианство» в значении «любовь и доброта». Но я знал, что их гораздо меньше, чем злобных, алчных, лживых, холодных сердцем белых людей, точно так же именовавших себя верующими христианами и даже являвшихся священниками.

Впрочем, признаюсь, что в то время я и сам был столь же лжив, как любой белый человек, ибо обходил деревни Утопии вовсе не для того, чтобы порадоваться успехам поселенцев и подготовить соответствующий доклад, а лишь в поисках тех, кто был бы готов присоединиться к задуманному мною мятежу. Каждому деревенскому кузнецу, работавшему с металлами, я показывал свою аркебузу и спрашивал, может ли он изготовить копию такой штуковины? Все они, конечно, узнавали гром-палку и рассыпались в похвалах мешикатль, который её смастерил. Но все единодушно заявляли, что, даже возникни у них желание повторить деяние талантливого мастера, это всё равно невозможно без необходимых инструментов. Что же касается моего вопроса, готовы ли они принять участие в восстании, то все отвечали одно и то же — точь-в-точь как Эразмо Мартир, которого я спросил последним.

— Нет, — твёрдо заявил он.

Мы сидели рядышком на скамейке у дверей его дома. Деталей гитары на сей раз нигде видно не было.

— Ты, никак, принимаешь меня за буйнопомешанного, — продолжил Эразмо. — Я один из немногих мешикатль, кому повезло, кто имеет в достатке пищу, надёжное жилище и свободу. Мне не приходится терпеть оскорбления жестокого хозяина, я волен приходить и уходить когда захочу. У меня здесь есть возможность достичь настоящего процветания и обеспечить будущее своей семьи.

«Ещё один человек, начисто лишившийся мужского начала и способный лишь “lamiendo el culo del patrón” — лизать задницу покровителю», — с горечью подумал я, а вслух спросил:

— И это всё, что тебе нужно, Эразмо?

— Всё? Хуан Британико, ты что, совсем спятил? А разве этого мало? Чего ещё можно желать человеку в нашем мире и в наши дни?

— В наши дни, говоришь? Но было время, когда у мешикатль тоже была своя гордость.

— У тех, кто мог себе это позволить. У правителей тлатоани, у тех, у кого к имени прибавлялось благородное «-цин», у представителей знати пипилтин, у благородных воителей куачиков и тому подобных. Да уж, гордости у них было столько, что они и думать не думали о нас, простолюдинах масехуалтин, которые их кормили, одевали и обслуживали. Вспоминали о нас, только когда мы им были нужны на поле боя.

— Большинство куачиков — благородных воителей, о которых ты говоришь, вышли из таких же простых масехуалтин и возвысились до благородного звания благодаря собственным доблести и отваге, проявленным в боях с врагами, — возразил я.

Эразмо пожал плечами.

— У меня есть всё, что раньше было у любого благородного воителя, и я завоевал всё это, не сражаясь и не проливая крови.