Осень собак

– А здесь все такие программы, – снова съязвила Инна. – Кабельное телевидение никогда не проведут в общежитие. Смотрите то, что показывают.

– Ну, тогда приглуши его так, чтобы вообще не было слышно! – распорядился Поронин.

– Да, Инна, – подхватил Николай. – Выруби звук, чтобы мы видели этих деятелей, как в немом кино.

– Нашелся тоже мне… деятель! – возмущался Поронин. – Да Павлычко в сталинское время писал доносы на своих собратьев по перу в КГБ и неустанно прославлял компартию и дружбу советских народов. Чего только стоит его стихотворение «Дышу партией». Физиологическое издевательство над естественными потребностями человека. А сейчас – правоверный борец с грязным задом! – Видимо, он знал хорошо подноготную многих национальных лидеров.

– Следует понимать, – осторожно вмешался Стефан, – что взгляды людей эволюционируются, то есть не находятся в застое. Когда-то им казалось правильным одно, сейчас – другое. Это диалектика – борьба противоположностей.

– Га-га-га! – забасил, не скрывая своих отрицательных чувств к сказанному, Поронин. – У них одна единая противоположность – в любых условиях хорошо жить. Они умело совмещают все противоположности… – но он не договорил.

– Дмитрий Иванович, – попытался остановить его Федько, – есть еще закон отрицания отрицания. В нынешней практике это происходит просто: отрекся от старого, сразу стал новым. Но так резко нельзя высказывать мысли в присутствии гостей…

– Гости? Нет! Мы все друзья, хоть и мыслим по-разному. Придет время, будем по разные стороны баррикад! Ты, Стефан, защищаешь этих борцов за народ. А спросили они нас, чего мы хотим? Руховцев в минимальном числе избрали в верховную раду, а по телевизору только они и выступают, а не те, которых избрал народ! – Поронин махнул рукой в сторону телевизора, где выступал следующий политик – лидер руха Черновол, – видимо, как и предыдущий поэт-трибун, пугающий народ москальской угрозой. – А, вот и милый насильник – пан Черновол! Что он говорит? Не надо звука – и так понятно: о России. Ничего доброго он о ней не скажет. У него патологическая ненависть к русским, доведенная до помешательства. Ему давно место в психиатрической больнице, как, впрочем, и другим фанатикам национального движения. Это не только мое мнение, но и многих других, кто с ними встречался или хотя бы послушал. И медики подтверждают у них этот диагноз.

– Так нельзя говорить о наших государственных деятелях, – Стефан сохранял хладнокровие. – В их лице мы черним себя.

– Народ не очернить, – вмешался Николай. – Внутри он чист, как только что рожденный ребенок. Народ только можно облить грязью, что успешно делают политики…

– Ты, Коля, как всегда точен и прост, – перебил его Поронин. – В тебе присутствует несомненный дар обобщения. И ты прав – они низки в своих поступках. Вот, например, пан Черновол, – он снова ткнул рукой в телевизор, на экране которого беззвучно сыпал украинско-польской скороговоркой усатый Черновол, часто моргая глазками, как воробей, и бегая рыскающим взглядом нечистого совестью человека по углам экрана. – Многие же знают, что первый срок он получил за изнасилование. Пан Хмара первый раз сидел за то, что, работая дантистом, нелегально ставил своим клиентам золотые зубы. А потом, на следствии, поругав Хрущева или Брежнева, получали статью за антисоветчину, за которую срок не приплюсовывался. Но они прессе сейчас заткнули глотку – и те молчат! Не хотят ссориться с бывшими зеками. Опасно! И подают их как истинных борцов за свободу. Слякоть они, а не борцы! Бывшие партийные и комсомольские деятели крупного ранга – нынешние национальные герои! Ха-ха! Противно! Чем трусливее и подлее человек, тем большим геройством он обставляет свое аморальное прошлое! Он и сейчас себя хвалит!

Поронин был пьян, и это было заметно по его покачивающейся огромной фигуре. Наталья, видимо, давно смотрела на Николая, и глаза ее умоляли: надо немедленно положить конец этому неприятному разговору. Николай это понял.

– Петро! Наливай самогона, а то рот пересох от жаркого разговора!

– Уже давно налил, – ответил обиженный этой командой Федько. – Мы ж историки – а нам трепаться, что самогон пить. Взаимозаменяемо.

– Молодец, Петро! – засмеялся Николай, а за ним и другие, даже Стефан. – Ты научился говорить образно, поэтому продолжай в том же духе и скажи тост!

Но с тостом у Петра дела обстояли хуже.

– Давайте выпьем за нас!

– Пили. Но можно еще раз!

Дух бурячного самогона разливался по комнате и крепко бил в ноздри. Николай понюхал стакан и, увидев взгляд Натальи, устремленный на него, наклонился к ее уху и прошептал:

– Помню. Не буду.

И еще раз, понюхав вонючую жидкость, поставил стакан на стол. Все остальные выпили и стали задыхающимися ртами ловить закуску на столе. Стефан, прожевывая помидор, спросил у всех:

– Ну, как, добрый самогон?

– Зверь, а не самогон.

– Градусов под семьдесят будет. А ты, Коля, почему не выпил?

– Пока сделаю перерыв. А то я уже хороший.