Осенний безвременник

— Я имею в виду не антропологическое обследование обвиняемого. По-моему, стоило бы исследовать сам снимок. Я говорю не о наших копиях, а об оригинале, хранящемся в Главной комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше.

— Что мы сумеем доказать?

— Возможно, удастся определить, что это фотомонтаж. Узнаем также дату его изготовления. Эти данные позволят нам получить анализ бумаги, на которой напечатана фотография.

— Успех такой экспертизы весьма сомнителен.

— Утопающий хватается даже за соломинку.

— Хорошо. Я добьюсь экспертизы. Для этого, правда, надо будет кое-кому напомнить о себе. Попрошу помочь одного старого знакомого из лаборатории криминалистики, который мне в этом не откажет. Придётся разжиться небольшим кусочком оригинала, отдать его ребятам из лаборатории, и пусть они над ним немного поколдуют. Что касается гипотезы о фотомонтаже, то нет необходимости возвращаться к этому решённому вопросу. Наши специалисты из комендатуры милиции высказались окончательно и категорично: это не фотомонтаж, а оригинальная фоторабота.

— Неплохо бы достать любую другую фотографию Баумфогеля, не оставляющую никаких сомнений в её подлинности, — размечтался адвокат.

— Это безнадёжная затея. В личных делах сотрудников СС и гестапо такого снимка нет. Во время войны пропал также архив в Гливице, где молодой Баумфогель заканчивал среднюю школу. По-вашему, получается, что милиция, занимаясь расследованием, баклуши била. Нам не удалось разыскать другой снимок шефа гестапо в Брадомске только потому, что его просто не существует. Гестаповцы не любили фотографироваться.

— Даже на надгробии могилы Баумфогеля в Берлине нет традиционной фотографии на фарфоре, которая была обязательна для эсэсовцев его ранга.

— Вот видите, я прав. Значит, у тех, кто занимался похоронами этого мерзавца, также не нашлось ни одного его снимка.

— Нам с вами от этого не легче.

— Предлагаю закончить сегодняшнюю беседу на мажорной ноте: мы рады тому, что уже приобрели. Вы ещё несколько раз продемонстрируете свою тонкую наблюдательность и глубину анализа, и я гарантирую, что дело будет в шляпе. Могу смело заявить, что сегодня вы сделали меня оптимистом.

— А я никогда им не переставал быть, — заверил подполковника Рушиньский.

Успех частного расследования

Качановский не стал откладывать в долгий ящик вопрос об экспертизе злополучной фотографии. Разделавшись со срочными делами, он лично посетил архив Главной комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше, где, вооружившись ножницами, добыл маленький кусочек снимка-оригинала. После этой операции подполковник отправился к специалистам, которые, исследовав качество фотобумаги и сравнив её с имеющимися образцами военных лет, твёрдо заявили, что фотограф пользовался фотобумагой немецкого производства: в ней отсутствовали отдельные вещества, которые не производились в тот период промышленностью фашистской Германии из-за трудностей в снабжении сырьём. Проведённая экспертиза оказалась холостым выстрелом.

Тогда офицер милиции обратился к испытанному многолетней практикой методу — провёл ещё раз текстуальный анализ собранных в деле документов. Этот метод нередко выручал его в прошлом: порой неприметная на первый взгляд деталь или малозначительная подробность оказывались ключом к разгадке сложного и запутанного преступления. Профессиональная интуиция не подвела подполковника и на этот раз. Через несколько дней он предложил Рушиньскому провести срочное совещание.

— Я тоже сделал очень интересное наблюдение, — похвастался Качановский. — Ваше открытие — я имею в виду лагерную робу — произвело на меня такое сильное впечатление, что, просматривая в очередной раз документы процесса, я вновь и вновь соотносил её с заключённым, изображённым на снимке.

— Честно говоря, мы не слишком баловали его вниманием как во время следствия, так и на суде. Мне как защитнику он казался второстепенной фигурой.

— И тут меня осенило. Небольшой пустячок, который может уподобиться камешку, сдвинувшему с места лавину.

— Не томите, подполковник. Я умираю от любопытства.

— В ходе следствия, да и на процессе многие свидетели, увидев фотографию, заявляли, что лицо заключённого им знакомо. Вместе с тем они удивительно единодушно подчёркивали, что он не из Брадомска. Утверждали, что встречались с ним, но не могли вспомнить, где и при каких обстоятельствах.

— Да, совершенно верно. Один из свидетелей защиты именно так и сказал.

— Он был не одинок, можно назвать и других. Некоторые даже уточняли, что видели его в послевоенное время.

— Замечательно! Значит, этот человек не погиб и мы можем попытаться его найти. Я правильно вас понял, подполковник?

— Приятно иметь дело с коллегой, который понимает тебя с полуслова.

— Годы работы в суде что-нибудь да значат, — сказал адвокат, всегда уверявший всех в том, что главным его качеством является скромность. — Дай бог каждому столько увидеть и услышать, сколько довелось мне.

— Можно подумать, вы открыли Америку. Я мог бы многое рассказать о вашем опыте…