Осиная фабрика

В тот год я увлекся воздушными змеями. Дело было, если не изменяет память, в семьдесят третьем. Какие только материалы я не использовал: тростник и шпонку, железные платяные вешалки, дюралевые стойки для палаток, бумагу и полиэтилен, мусорные мешки, холщовку, бечеву, нейлоновые веревки, шпагат и различные пряжки-застежки, шнурки и резинки, проволоку, винты и штифты, гвоздики и всевозможные детальки расчлененных игрушек, судомоделей и так далее. Я сделал ворот с двойной ручкой и стопором и с барабаном на полкилометра троса; я делал всевозможные хвосты для змеев, которым был нужен хвост, и десятки собственно змеев, больших и маленьких, некоторые даже были управляемые. Я хранил их в сарае, и когда коллекция слишком уж разрослась, то пришлось выставить велосипеды на улицу под брезент.

В то лето я часто брал Эсмерельду с собой запускать змеев. Вручив ей какой-нибудь самый простой и маленький, я вооружался управляемым змеем и выписывал вокруг Эсмерельдиного фигуры высшего пилотажа. Стоя на вершине дюны, я выводил змея на бреющий полет, срезал специально выстроенные башни из песка и снова уводил его ввысь, так что за змеем струился, опадая, песчаный шлейф. А однажды, хотя это потребовало долгих тренировок и пары аварий, я даже обрушил при помощи змея дамбу. Раз за разом я выводил его на такую траекторию, чтобы прочертить углом рамы борозду поперек гребня плотины, и наконец углубил борозду настолько, что стала просачиваться вода и быстро хлынула потоком, смыв всю дамбу вместе с песчаной деревней.

И вот в один прекрасный день стоял я на вершине дюны и боролся с ветром, подтягивал змея и перехватывал, оценивал снос и натяг, травил и захлестывал бечеву и вдруг представил, как она захлестывается вокруг шейки Эсмерельды. У меня тут же родился план.

Я невозмутимо обдумал его, делая вид, что на уме у меня по-прежнему лишь воздушно-змеиная навигация, и решил, что план вполне реальный. По ходу обдумывания первоначальная идея облеклась плотью, заиграла мышцами и приняла окончательный вид немезиды моей кузины. Тогда я, помнится, широко улыбнулся и повел змея на бреющем полете; тот прочертил резкий зигзаг по воде и песку, выброшенным водорослям и бурлящему прибою, вильнул на ветру, встал дыбом и по касательной зацепил саму Эсмерельду. Та сидела на вершине дюны и судорожно подергивала веревочку, соединявшую ее с небом. Эсмерельда обернулась, расплылась в улыбке и радостно взвизгнула, щурясь от солнца. Я тоже рассмеялся, радуясь тому, как лихо я контролировал и воздушный океан, и сумбур земных мыслей.

Я построил большого змея.

Он был настолько огромен, что даже не поместился в сарай. Каркас я изготовил из дюралевых палаточных стоек — какое-то их количество я давно обнаружил на чердаке, остальные раскопал сейчас на городской свалке. И если сначала я думал обтянуть каркас черными помойными мешками, то остановился в итоге на палаточном брезенте, тоже с чердака.

Для ворота, усиленного и снабженного нагрудным упором, я изготовил специальный барабан, на который наматывалась толстая рыболовная леса из оранжевого нейлона. Хвост змея состоял из скрученных журнальных страниц (я тогда выписывал «Оружие и боеприпасы»). Красной краской на брезенте я изобразил большую собачью голову (тогда я еще не знал, что я не Пес). Отец давным-давно говорил мне, что я родился под знаком Пса, так как в тот момент прямо над нами стоял Сириус. В любом случае голова была лишь символом.

Однажды утром я встал очень рано, едва рассвело, пока все остальные дрыхли без задних ног. Зашел в сарай, взял змея, отправился далеко в дюны, собрал его, заколотил в землю палатный колышек, привязал к нему оранжевую лесу и какое-то время погонял змея на короткой бечеве. Даже на легком ветерке напрягаться приходилось изрядно. Я аж вспотел, и руки болели, несмотря на толстые сварочные рукавицы. Сойдет, решил я и стал сматывать бечеву.

Во второй половине дня ветер усилился, но так же дул в сторону моря, и мы с Эсмерельдой отправились на традиционную прогулку, прихватив из сарая разобранного змея. Она помогла мне оттащить комплект подальше в дюны и послушно прижимала к своей плоской грудке бухты тросов и ворот, щелкая стопором барабана. Я остановил выбор на дюне, которая заведомо не была видна из дома и напоминала голову великана: покатый лоб устремлен к Дании или Норвегии, шуршащая трава — как ежик волос.

Пока я с приличествующей случаю торжественной медлительностью собирал змея, Эсмерельда собирала цветы. Насколько я помню, она с ними разговаривала, убеждала не прятаться, дать себя сорвать, вплести в букет. Ветер дул со спины и развевал перед лицом Эсмерельды светлые пряди ее волос; она бегала, приседала на корточки, ползала на четвереньках и что-то лепетала, а я продолжал сборку.

Наконец змей был полностью готов и лежал на траве, как опавшая палатка, — зеленое на зеленом. Растянутая материя дрожала и хлопала в порывах налетающего ветра, казалась живой, а собачья морда на ней — свирепо оскаленной. Я распутал оранжевую леску, узелок за узелком, и подозвал Эсмерельду.