— Иван Борисович! — произнес Дискалюк. — Это вы? Как я рад! Вы спрашиваете, как у нас дела? Не очень хороши. Мы тонем, мы гибнем. Есть ли смертельные случаи? Конечно, есть. Сколько? Много. Пока невозможно подсчитать. Мне завтра быть в Ужгороде? Это невозможно: дорогу снесло ниже Рахова. Если только вертолет пришлете. Рахов? Кажется, не пострадал. После разговора с вами иду осматривать. Обойду все улицы. Ну, объеду, да, машина на ходу. Так вертолет будет? Нет? Ну, хорошо, как только отремонтирую разрушенную дорогу, сажусь на «Мерс», и еду к вам. Я получу у вас индивидуальную консультацию. Что? Гуманитарная помощь? О, это хорошо. Наш район один из наиболее пострадавших. Точно. Благодарю. До встречи, дорогой президент.
Он повесил трубку и тяжелым взглядом обвел своих помощников и заместителей, которые, услышав о гуманитарной помощи, оживились, вытянули шеи и перестали моргать глазами.
— Нам обломится? — робко спросил заместитель Ганич.
— Хоть крохи, — сказал Мавзолей.
— Вот, по столечко, — пропел помощник Дундуков, показывая на конец ногтя.
— В первую очередь получит тот, кому это предназначено — народ, пострадавшие. Если что останется, я возражать не буду.
— Надо, чтоб осталось, — выразила волю всех госпожа Дурнишак.
— Надо, чтоб осталось, — присоединился Мавзолей.
— Успокойтесь, господа, — сказала Дурнишак. — Дмитрий Алексеевич не пойдет на то, чтобы в чем-то ущемить своих ближайших помощников и соратников в борьбе за всеобщее благо и счастье народа. Мы знаем его доброту и заботу о ближнем.
— Правильно сказала Абия Дмитриевна: я обижать никого не намерен. Но мне сперва надо собрать председателей сельских советов, получить от них информацию, в каком селе какие разрушения, потом составить донесение, отослать его в Ужгород. На основании этой бумаги нам и начнут выделять благотворительную помощь.
— Я думаю: у нас половина района пострадало, — заявил Мавзолей.
— А если приедут проверять? — спросил Ганич.
— Давайте, дискуссию разводить не будем. Обстановка покажет, как нам действовать. А сейчас я хочу поблагодарить всех за проявленную заботу и беспокойство за судьбу своего народа. Расходитесь по местам и приступайте к дальнейшей деятельности на благо наших граждан. Работайте так, чтоб наводнения больше не было.
Какое-то шестое чувство подсказывало каждому из них, что здесь можно не только осчастливить пострадавших, но и самим посчастливиться, а проще говоря, обогатиться.
63
Наводнение на западе Украины вызвало международный резонанс благодаря телевидению и другим средствам массовой информации. Россия, которую так охаивали Раховцы, одной из первых прислала груз с благотворительной помощью пострадавшему населению. Откликнулись и богатые страны Западной Европы. Сотни фур с одеждой, продовольствием и даже строительными материалами прибывали в областной центр, а оттуда их отправляли в наиболее пострадавшие районы.
Раховский район не остался в стороне: гуманитарная помощь поступала сюда обильно, как ни в какой другой район бедствия, вызванного наводнением. Однако чиновники всех уровней распоряжались этим добром по своему усмотрению, исходя из собственных возможностей и аппетита, который, как известно, приходит во время еды.
Семья Кошарко, выехавшая на заработки за Урал, еще в августе месяце, услышала нехорошую новость по телевизору и в ужасе, даже не получив полного расчета, на следующий же день, села на самолет, прилетела в Москву. А оттуда поездом, затем автобусом добралась до Бычкова. То, что они увидели, повергло их в состояние шока.
Вода намыла песок, смешанный с илом по верхние рамы окон. Пришлось идти через дорогу к соседям за лопатами, откапывать входную дверь. Песок и ил с трудом поддавались уборке, а в углублении тут же образовывалась воронка с водой. В доме по оконные рамы стояла вода, и нехорошо пахло. Когда к вечеру откачали, вернее вычерпали воду ведрами, стало ясно, что одежда в шкафах намокла, и кое-где покрылась плесенью. Сами шкафы из древесно-стружечной плиты (ДСП), покрытые тонкой декоративной пленкой пришли в негодность, книги не подлежали восстановлению. Только посуда и всякие кухонные приборы остались целы. Хозяйка дома схватилась за голову.
К двенадцати ночи входная дверь открывалась и закрывалась, но о том, чтобы ночевать в доме, не могло быть и речи. Лида пошла к соседям, проситься на ночлег. Там свет уже был потушен. Она постучала в окно. Никто не откликался. Тогда она постучала сильнее.
Кто-то там зашевелился, а потом снова все затихло. Лида постучала кулаком в раму, а затем прилипла к окну, приложив ладони обеих рук к вискам, она увидела, что хозяйка дома, босая, сонная подошла к окну незаметно, посмотрела посетительницу.
— Ну, кто там, что надо? — послышался сонный голос.
— Пустите переночевать. Это соседка Кошарко Лида.
— Никаких таких соседей я не знаю, уходите.
Лида повернулась к другому дому, огороженному высоким забором с калиткой на замке. Она постучала, собака бросилась преодолевать забор, зарычала, залаяла, а из дома никто не вышел.