ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

— Ва-ва-а-яа-а, — голос мужика, глухой и низкий, походил на эхо в колодце.

Может, это сторож детсадовский, а малец заблудился в подвале? Хотя возраст у него не подходящий. Да и садик не работает давно.

В полумраке я разглядел на голове пацана вязаную панаму с нитями. Он накручивал их на палец и муторно тряс головой. Снова запахло гнильем, тиной и еще какой-то приторной гадостью из болота.

— Эй! — я весьма отчетливо сфальцетил. — Кто там?!

Мужик поднял голову, и я понял, что это Валька Зворыкин. Понял по выступающим передним зубам со щербиной на безгубом сожженном лице. Узнал и оторопел, связанный страхом, потому что этих двоих здесь быть не могло, потому что Зворыкин год назад сгорел в танке, а малец Геня Сыч умер совсем давно. Он утонул, ныряя с баржи. И мы с Валькой видели.

Утопленник опять запустил руки в нитки панамы, и я догадался, что это водоросли. Внутри слизких водорослей что-то шевелилось. Геня посмотрел на меня и, беззвучно распахивая рыбий рот, пошел по ступеням наверх.

Боже, боже, зачем он здесь?

Крик его и плач не был слышен, как и в т о т д е н ь, когда он ушел на дно. А потом Зворыкин сказал мне, что ночью Генька Сыч поднялся из подвала и сидел в нашей кухне с протянутыми вперед руками. С них стекала кровь и вода, а на предплечье висела клеенчатая бирка из морга.

Вслед за утопленником по узким ступеням поднимался Валька. Кожаный бронетанковый шлем съехал набок, обнажив красную голову в белых разводах. От напряжения его лицо походило на кусок старого мяса с торчащими обломками костей.

Внезапно сильный толчок качнул землю. Странный гул пошел с Пискаревки. Резкая, никогда ранее не слышанная тональность сгущала воздух над могилами, и вязкая тьма поднялась мне до груди. Дышать стало трудно. Из мертвой земли ударили острые молнии.

Генька словно решился. Он еще быстрее затряс головой, зеленая гадость посыпалась из волос-водорослей, устремившись в подвал. Трясучка охватила Сыча полностью, словно его щекотали и толкали вперед невидимые бесы. Да он и сам был бес, созданный тем, кто выбирался из пискаревских могил и под крики тысяч голосов кинулся сюда.

Зеленая нечисть пригнулась, и бросилась на меня.

— Сайтанды жой![17] — донесся крик Бейсенова, и под звонкий треск автомата, я швырнул в Геньку зажатую в руке бутылку «аргентита».

Сверкнуло и бахнуло — бутылка, разбившаяся о каменный свод, окатила нежить серебряной водой. Сыч взвыл неожиданно сильным голосоми, отмахиваясь, будто его жалили шершни, бросился по ступеням вниз.

Бейсенов поливал вокруг огнем из автомата. Направив оружие в мою сторону, он нажал на спусковой крючок и завопил:

— Олар маңай! Соқ![18]

Очередь пролетела мимо и прострочила Вальку, точнее — пули, проходя насквозь, оттолкнули его. Валька пристально посмотрел на меня, потом развернулся и исчез в темноте подвала.

Вокруг били красные вспышки. Молнии вырывались из земли одна за другой, намереваясь сделать ночь днём. Длинные, пронизывающие воздух стрелы гонялись за солдатами из оцепления.

Ослепленные вспышками люди кричали и метались в поисках нежданно спасительной темноты. Одни были без оружия, другие наоборот палили вокруг себя из автоматов и винтовок: кто-то уже стонал, сраженный пулями своих товарищей. А с Пискаревки, заглушая крики и выстрелы, наступал вибрирующий гул. То была жуткая смесь из несущихся вихрей, панической дрожи земли и шарахающих молний — било сразу в уши, по глазам и хватало за горло.

Один из бойцов, убегая, на полном ходу врезался в стену. Бейсенов сел ему на спину и принялся бить по каске. Слетел щиток из органо-стекла. Тогда-то и я вспомнил об этом приспособлении. Закрыв лицо, я быстро сориентировался — стекло при вспышке сразу темнело. Повалив выскочившего на меня здоровяка, я так же нахлобучил ему прозрачную маску.

— Держать линию! — я орал и хватал за шиворот очумевших бойцов. — Примкнуть штыки! К бою… товсь!

Привычные команды с пинками и зуботычинами сделали свое дело. Строй восстановился. Адские молнии поутихли, оставив дрожащий гул воевать с нами один на один. Сшибая ногами обломки скамеек и штакетника, оцепление двинулось вперед. Только один солдатик повернулся и бросился в другую сторону, сбрасывая на ходу ремни.

— К Мечниковскому выдвигайтесь, — махнул я Бейсенову, — и раненых забирать!

Бежавший опрометью молоденький солдат вдруг перешел на шаг, а затем и вовсе остановился, словно хотел перевести дух. Он глядел перед собой невидящими глазами.

Догорал мотовагон с установленным на крыше генератором. Небо изогнулось волной, с гребня которой сыпалась прозрачная пена, а исчезнувшие было багровые сполохи вновь поднялись над землей, как ростки цветка-людоеда.

Странные фигуры переходили через насыпь. Один, второй, третий. Их уродливые головы освещали путь сияющим глазом во лбу. Неспешное восхождение напоминало ритуал. За первой тройкой шли носильщики, с гибкими прутьямина плечах. Я подумал, что схожу с ума. Или вижу раскрывшиеся ворота ада, который покидают древние египетские боги со звериными головами.