ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

Мы долго еще ликовали, дыша гипнотическим эфиром, и пьянящий кислород наполнял грудную клетку чем-то горячим и светлым. Он струился по венам вниз, забираясь в такие уголки, что я кинулся в комнату, где мы с Веткой выдавали портреты, остудиться потоком воды из холодного шланга.

— Андрей, прикрути воду, у меня еле течет.

Полтавцева склонилась у крана, подставляя брызгам шею и плечи. Легкое платье Ветки уже намочили холодные струи. Лицо ее держало отблеск знакомого безумия, дыхание резало слова, глаза горели.

Я машинально задвинул засов и, подойдя к склоненной фигуре, положил ее руку на маховик вентиля.

То, что Ветка оделась наспех, я ощутил, когда схватил ее сзади. Казалось, что в меня сунули паровой котел, и он сейчас взорвется, если не выпустить пар.

— Ветка…

— Что-о?

Я прижал ее к себе. Ветка охнула, но лишь крепче уцепила вентиль, выгибая спину. И тут оборвался шланг.

Резиновая сволочь окатила нас водой, напрочь убивая холодным потоком внезапное помрачение нахлынувшей страсти.

Сколько-то еще поплавал туман в глазах, потом где-то рядом загомонили, и взаимное притяжение ослабло. А когда шум перешел в топот, пропало окончательно.

— Бред какой-то, — сдавлено бросила Ветка и, зажмурившись, замотала головой.

— Ты негодяй, — добавила она, накинув полотенце на шею. — Не ожидала от тебя, Саблин, подобного свинства.

— Я сам от себя не ожидал.

Дурманящая пелена окончательно уползла прочь, оставляя меня тет-а-тет с Веткой и совестью.

— Ты, Ветка, прости меня, а?

Полтавцева грустно ударила по вислому шлангу и тот закачался. Ветка прыснула:

— Донжуан!

— Советочка…

— Иди уж, герой.

Я просительно улыбнулся, и быстро поцеловал ее в щеку.

— Иди отсюда, а то побью!

Хорошая все-таки она девчонка.

Мы знались с малолетства, когда Ветка еще гацала на детской площадке в дурацкой панаме. И потом, после возвращения в Питер, и когда учились — я в универе, она в институте Крупской — дружили… И на тебе — чуть не… это самое, друг друга.

Бежать! Бежать прочь, пока не сгорел со стыда.

— Ты, кстати, от Далматовой тогда целый ушел? А то она так посмотрела…

— Как?

Ветка медленно повернула голову, поправляя полотенце на длинной белой шее.

— Слушай, друг любезный, а у тебя с Астрой не шуры-муры часом?

Я невесело покачал головой.

— Не, Ветка, у нее ухажер в Питере есть. На блатного похож, с фиксой.

— Ероха, что ли? — Полтавцева с непонятным смешком махнула рукой. — Тоже мне кавалер — гопота Заохтинская.

Ветка отошла в угол и, спрятавшись за шкафом, стала переодеваться.

— Так, а чего он сюда к ней ездит?

Из-за шкафа донеслось:

— Ну, ездит и ездит. Там другое вообще…

— А с кем она тогда?

Полтавцева зашуршала чем-то, отзываясь:

— Да ни с кем! Аська такая, знаешь, «принцесса нездешняя». Вроде с виду нормальная девка, а насчет всякого-такого…

Шорох разнообразился надсадным скрипом дверцы, вслед за которым послышалось Веткино чертыхание:

— Саблин, там это… нигде ничего не лежит?

— Что не лежит?

— Ну… — Полтавцева зашипела. — Бюстгальтер.

Интимная деталь обнаружилась под сумкой возле маленького зеркала.

— А чего он большой такой?

— Убью гада, — погрозилась Ветка и скоро вышла, поправляя горошистое платье. В сочетании с только что подсмотренным, была она просто чудесна в этом пахнувшем летней зеленью наряде, и досадно стало, что не могу я в нее влюбиться.

— Ветка, а у тебя есть кто?

Она, чуть согнувшись, поправляла в зеркале что-то на голове, косясь в мою сторону:

— Леша есть, Емельянов.

— А-а, это худой такой, как глист!

— Сам ты глист. Лешик, между прочим, боксер-разрядник. У самого Осечкина тренируется. И растет над собой в плане культуры, в отличие от некоторых… — Ветка достала тюбик с помадой, но подумав, спрятала его обратно в сумку. — Ты вот на Далматову заглядываешься, я поняла уже. А если она вся такая принцесса, следовательно, ей нужен кто?

— Принц!

— Правильно. А ты, Саблин, при всем моем к тебе расположении, — Ветка критически оглядела меня с ног до головы. — На принца никак не тянешь.

Раскритикованный Полтавцевой в пух и прах, я, тем не менее, открыл ей дверь и мы пошли по коридору, ведущему прямо за стадион.

* * *

— Авдей! Авдей! — орал конопатый шибздик, нетерпеливо подскакивая на левой ноге. — Авдей, опоздаем!

Кусты невдалеке зашуршали и какой-то пацан, видимо, этот самый Авдей, выбежал на песчаную дорожку, застегивая ремень. Конопатый торопил:

— Быстрей ты, скоро бег с препятствиями начнется.

Бежали работницы канатной фабрики. Лица их скрывали противогазы, но болельщиков это мало тревожило. Девки были молодыми и здоровыми, бежали на совесть и мужики поддерживали красавиц так бурно, что поломали несколько досок деревянных трибун.

М-да, неплохо. Я задымил в ожидании следующих «скачек».

— Любуешься? — Голос Степы, моего соседа по комнате, скользнул в паузу аплодисментов.

— Есть чем.

— Да… Слушай, Андрюха, тут патроны давали. Гадость редкая. Мало того, что порох никакой, еще и гильзы железные.

— А ты их смазывай.

— Да мажу я, а толку нет.

— Тряпочкой попробуй. Тряпочку намочи в ружейном масле и три. Главное, чтоб не салом. На сало разная дрянь липнет, винтовку испортишь.