Осколки

– Все хорошо, – подал голос мальчишка, который до этого молчал. Он подошел к чародейке и беззастенчиво погладил ее по щеке. – Я знаю, она поможет.

– Он читает меня, какая прелесть! – всплеснула руками Олинда, явно радуясь талантам Эриха. – Впервые за много лет, подумать только.

– Если он пострадает… – прошипела Лаверн. С шумом выдохнула и вздернула подбородок. – Одного верховного я уже убила.

– Какие забавные люди в этом Вольном клане, не находишь? – проигнорировав прямую угрозу, Олинда весело обратилась к некроманту. – Один ломает мою защиту, чтобы прочесть, вторая грозится смертью. – Она вздохнула и добавила уже серьезнее: – Сделай все, чтобы она выжила.

– Будь уверена, сделаю.

– Вот и ладненько.

Эрих забрался в седло, поправляя прикрепленные к плащу серебряные локоны, воля некроманта велела Ульрику забраться следом. Лаверн подошла к крупу коня и погладила Эриха по тыльной стороне ладони.

– Береги себя. – Ульрика передернуло, когда он увидел, как на ее глазах выступили слезы.

– Ты тоже.

Эрих сжал поводья, ударил каблуками по крупу коня, и тот взял снялся с места, будто только и ждал знака.

Потом была безостановочная скачка. Рассветное солнце, светящее в спину. По-летнему теплый ветер, бьющий в лицо. Сводящая зубы ключевая вода из родников под раскидистыми ивами. Саднящая от постоянной скачки задница. Голод, проснувшийся к обеду.

И ощущение неотвратимости, оказавшееся пророческим.

Беглецов настигли к вечеру того же дня, когда те устроились на ночлег у ручья, огибающего подлесок. Их было двенадцать – рыцарей в красных плащах, обступивших вынужденное убежище, выбранное Эрихом отнюдь не случайно.

– Не она, – сказал их главный, крупный и абсолютно лысый, с обожженной щекой и льдистыми глазами. Он подошел к мальчишке и сорвал капюшон с его головы. Волосы Лаверн Эрих предварительно закопал под ближайшим кустом, будто знал. Будто чувствовал. – Мальчишка из ее клана. Приказано доставить в Капитул.

– А с этим что делать? – лениво поинтересовался второй – тощий и длинный, как жердь, рыцарь, пристально рассматривая Ульрика, застывшего у костра и боящегося пошевелиться.

– На счет него приказов доставить живым не поступало, – безразлично отмахнулся лысый, рывком поднимая Эриха с земли. – Кончай его.

Тощий ухмыльнулся, его рука скользнула куда-то под плащ, а потом перед глазами Ульрика что-то блеснуло и чиркнуло по горлу. Он инстинктивно потянулся проверить. Рукам вдруг стало горячо, и липкая субстанция склеила пальцы. Она залила рубаху, пропитала плащ и потекла по груди вниз.

Он отпрянул и упал, сжимая края раны. В глазах потемнело, горло сдавило, и Ульрик открыл рот, тщетно пытаясь вдохнуть.

Перед глазами было небо – высокое, ясное, с белыми перьями облаков и наливающимся золотом горизонтом. Где-то там, под ослепительным его куполом парил орел, и глаза Ульрика следили за его полетом. Будто если не выпускать птицу из вида, мир не перестанет существовать, а кровь – его, Ульрика, кровь – остановится, и воздух, такой необходимый вдруг, вдохнется легко и приятно.

Ульрик встанет. Обопрется вспотевшей внезапно спиной о шершавый ствол ивы, умоется ледяной водой из ручья. И рассмеется.

Ульрик следил. Небо меркло. И полет птицы, казавшийся спасительным, ускользал.

Пока окончательно не утонул во мгле, опустившейся на мир.

Кэлвин

Больше несвободы Кэлвин ненавидел ожидание.

Тесная комната. Запертый на замок старый сундук в углу. Узкая и короткая лавка, на которой Кэлвин не помещается, оттого колени упираются в покрытую плесенью стену. На ней собирается влага, и он снимает капли пальцем, размазывает по коже. Твердый, набитый отсыревшим сеном матрас. Потолок – низкий, неровный. Когда Кэлвин встает, почти цепляет его макушкой. Мышиная возня под лавкой, жалобный писк голодных тварей. Окно, едва прикрытое засаленными занавесками, и воздух из него не перебивает сладковатый, приторный запах эликсиров, пропитавших весь дом.

Некромант обмолвился, что хозяин дома – лекарь, но Кэлвин сильно в этом сомневался. Скорее уж алхимик. А еще сведущ в некропсии: за те несколько дней, которые Кэл провел в его доме, ему привезли уже три трупа. Их заносили в подвал, и сам хозяин – тощий, горбатый мужчина с темными от табака зубами и бельмом на правом глазу, облачившись в холщовый костюм и кожаный фартук, спускался следом. Он отсутствовал по несколько часов, а когда появлялся снова, его руки были грязны, а от него самого отчетливо воняло смертью.

Кэлвин не знал, куда после деваются тела, он ни разу не видел, как их хоронили. Не то, чтобы ему было интересно, просто…

Прижимистый хозяин с заискивающей улыбкой не нравился анимагу. Как и мутный его взгляд, останавливающийся на фигуре Кэлвина, будто ощупывающий, проникающий в самое нутро. Не нравился дом – лачуга с низкими потолками и соломенной крышей, провонявшая запахом фиксатора и едкой полынной настойкой. Гости, появляющиеся на рассвете – все, как один бандитского вида.