Осколки

– Пожалуйста… – Губы занемели и не слушались. Лаверн попятилась, споткнулась о сломанную ветку и больно приземлилась на копчик. Из глаз посыпались искры, сердце колотилось так быстро, что, казалось, вот-вот взорвется. На глаза навернулись слезы: то ли от боли, то ли от отчаяния.

Даррел спешился, изящным движением смахнул несуществующую пылинку с лацкана и повернулся к Лаверн. Он приближался нарочно медленно, знал, что страху, как сладкому плоду, следует дозреть, налиться соком. Ему доставляло удовольствие смотреть, как она отползает, мечется, понимая, что бежать некуда. Даррел свистнул, и собаки окружили ее кольцом. Открыли пасти, вывалили розовые шершавые языки. С длинных клыков на землю капала липкая слюна.

– Ты плохо себя вела, – констатировал Даррел, подходя совсем близко. Она чувствовала аромат хмеля и ладана. От этой смеси ей всегда становилось дурно. Или же не от смеси, а оттого, что сразу после этого запаха следовала боль? – Придется тебя наказать.

Лаверн захотелось умолять о пощаде, и от этого во рту собиралась вязкая, противная слюна. Кукла. Точно кукла – без гордости и воли, игрушка в руках высшего лорда. Так ей твердили с детства, а она взяла и поверила.

– Раздевайся.

Не приказ – удар. Пощечина, и Лаверн пытается прикрыться, чтобы скрыть унижение.

– Я сказал, раздевайся!

У ее ног разворачивается гибкое кольцо плети. Лаверн знает, следующий удар – ее.

Пальцы дрожат и не слушаются, а пуговиц так много… Смешно. От ее дорожного платья мало что осталось, но петли держат крепко. Не поддаются.

– Встань.

Не дожидаясь исполнения приказа, Даррел хватает ее за руку и больно сжимает, рывком ставит на ноги.

– Ничтожество… – шепчет ей в губы, при этом лицо его искажено такой яростью, что Лаверн цепенеет. Сегодня Даррел нетерпелив, потому не ждет, когда она справится с пуговицами сама. Его рука тянется к горлу, стискивает шерстяной ворот и с силой рвет. Бусины темных пуговиц осыпаются на ковер из мха и хвои.

Лаверн помнила россыпь их, будто кто-то опрокинул горсть черники. Рваную ткань нижней рубашки. Холод на обнаженной груди. И предвкушающий смешок одного из свиты Даррела, кажется, Лиама.

– Дай поиграть с девкой.

– Потом, – отмахнулся Даррел. – После меня. Ее на всех хватит.

Он толкнул ее на землю, навалился сверху, ладонь больно сжала грудь, а рукоять хлыста царапнула щеку.

– Отец берег тебя, не давал мне играть, – шепнул Даррел ей на ухо. – Но здесь его нет. Его вообще нет.

И не будет. Он мертв.

– Ты всего лишь грязная девка. В тебе нет магии. Нет ничего. Потраченные годы, ресурсы. Ради чего?

Если бы она знала…

– Сегодня ты станешь такой же, как и та, которая тебя родила. Шлюхой.

Неправда, мама не была такой! Она была доброй. И любила сад. В саду цвели розы и маргаритки, и яблоня родила каждый год. Мама варенье варила, а потом… Набег враждебного клана, крики, огонь, пожирающий крыши соседских домов. Вооруженные, одетые в меховые накидки мужчины. Изломанное тело отчима у плетеных из лозы ворот. Мама взмахнула рукой, и на ладони ее расцвела едва заметная тень проклятия…

Лаверн помнила ее остекленевший взгляд. И грязные следы от сапог налетчиков. Ее вывели на улицу, а дверь в дом оставили открытой. Лаверн хотела попросить, чтобы прикрыли, там ведь мама, одна… а еще нельзя топтать клумбы…

Промолчала.

И сейчас молчит, потому что боится, язык проглотила от страха. Мама не боялась, а она вот…

– Нет!

Крик оглушил, и она не сразу поняла, что кричала сама. И что тело, придавившее ее к земле, стало слишком тяжелым. Неподвижным. Ладонь, державшая хлыст, разжалась. Мир потемнел, закружил Лаверн в водовороте, в животе поселился обжигающий клубок. И горящие искры его понеслись по венам вместе с кровью.

Шаги. И псы завыли… почему?

– Что ты сделала с ним? – испуганно спросил Лиам, снимая с Лаверн неподвижное тело. – Ты убила его, дрянь…

Он замахнулся, и Ларвен зажмурилась, инстинктивно прикрывая голову. Но удара не последовало – Лиам упал замертво рядом с Даррелом. Из его правого глаза торчало древко стрелы.

Испуганно заржали кони. В ушах Лаверн противно зашумело, и она прикрыла их руками. А еще зажмурилась, словно таким образом могла выпасть из реальности, спастись от кошмара, развернувшегося вокруг. Истошно лаяли псы. Кто-то жалобно кричал и молил о помощи. А потом смолкло – все и разом. Лаверн отползла к стволу поваленной ветром сосны, прислонилась спиной и сжала края расползающегося лифа.

Глубоко вдохнула и… открыла глаза.

Собак не было. Лошади разбежались, а поляна была усеяна трупами свиты Даррела. Сам он лежал в двух шагах от Лаверн, и на лице его отпечаталась вселенская обида.

Мертв…

Лаверн произнесла это вслух, и слово ей понравилось.

– Окончательно, – согласились с ней, и она, вздрогнув, снова сжалась в комок.

Тень загородила солнце, пробивающееся через неплотную листву. Высокая. Широкоплечая. И лишь спустя несколько мгновений Лаврен поняла: человек.