Осколки

Женская часть коллектива конторы – слепок неблагополучия государства. Именно в их неустроенных судьбах, срывающихся в истерику спорах и визгах, в привычном мате, лихо разбавляющем любую беседу, слышалась неизбывная русская несчастливость.

Молодости у многих в обычном понимании слова не было.

Свой медовый месяц Лосинова, ещё будучи дворником, провела в дворницкой на мётлах. Потом она с мужем рассталась, так и не став матерью до конца своей жизни. Больше замуж эта энергичная женщина не вышла. Кому нужна бедная девушка. А потом стало поздно, да и стоящие мужики все уже были заняты. Знакомая картина, не так ли?

Этот же путь повторился в судьбах и других женщин конторы – кто остался один с ребенком, кто вообще не нашёл своей половины, а кто вынужден был тащить семейную лямку с пьяницей или ничтожеством. Счастливых среди нас не было.

– Как вы можете работать с такими? – спросила меня как-то одна знакомая по двору – Вы, интеллигентная, не долго выдержите в этой помойке.

– А знаете, зря вы так. Они ничуть не хуже, – чуть было не сказала: «вас», – нас с вами.

Стерильная особа поджала губы и потеряла с этих пор ко мне интерес.

Ну как ей объяснить, что заграничные вояжи её мужа и возможность научных потуг дочери, материальное благополучие семьи и чистый, спокойный, устроенный быт есть следствие многочисленных уступок, компромиссов и просчитанных ходов, усилий по завязыванию нужных связей, книксенов и приседаний разного рода в нужное время и в нужном месте.

Всё то, что называется психологической несвободой.

А там внизу человеческие страсти не прикрыты лицемерной кисеёй, и люди ежедневно вынуждены жить и выживать за счет исключительно собственного труда. Ну не повезло им родиться в рубашке, и судьба не подарила шанс для накатанной, предсказуемой карьеры.

Первое время меня очень смущала одна из моих служебных обязанностей – инспектировать мусорные контейнеры. Привыкла. И от осторожного заглядывания перешла к активному ворошению их содержимого. Нельзя было допускать наличие строительного мусора – контейнер становился неподъёмным. Тогда мусорщик просто поутру выбрасывал его вместе с рассыпавшимся содержимым на асфальт. Затем ехала комиссия, штраф мне и дворнику, – и месячное голодание с детьми обеспечено.

И вот однажды, вытащив свою голову из контейнерной помойки, я поймала на себе взгляд интеллигентного пожилого человека, полный ужаса и глубочайшего сочувствия.

Видимо он решил, что вполне прилично одетой тётке приходиться рыться в поисках пищи.

Ещё почему-то непривычно было залезать в грузовые самосвалы для разъездов по участку.

Но очень скоро и контейнеры, и прыжки в самосвал перестали меня смущать.

Впереди ждали испытания куда более страшные, о которых даже сейчас без содрогания не могу вспоминать. Пришло, пришло время, когда я задумалась о Провидении и об Ангеле-хранителе каждого из нас. Хотя особой набожностью никогда не страдала. Но об этом позже.

Блохи подземелья

На моём участке из восьми улиц стояли многочисленные старые дома с чердаками и подвалами, пространными, грязными и опасными. Никто из идущих в густом потоке, спешащих или праздно гуляющих людей и не подозревал о наличии за вполне приличными фасадами зданий таких зловонных клоак, такого чрева с многолетней слежавшейся грязью прямо в центре столицы. Для их полной очистки нужна была целенаправленная работа, денежные средства и специальные рабочие бригады. И воля.

Но вся неподъёмная, неблагодарная работа ложилась на плечи всё тех же бессловесных отверженных и забытых.

Вот эти улицы: Большая Никитская, Романов переулок, Большой , Средний , Малый и Нижний Кисловские переулки , Калашный переулок , Суворовский бульвар (ныне Никитский).

Все жилые дома, все ведомства, дворы и закоулки, переходы, проходы и подворотни перечисленных улиц требовали ежедневного контроля.

Не оставляли меня в покое ни днём, ни ночью непредсказуемые ЧП всего жилого и расположенного на этих улицах ведомственных фондов.

Как и его обитатели, среди которых находились люди не вполне адекватные.

Один такой житель с Суворовского бульвара побежал жаловаться начальству из-за выброшенного нашей бригадой хлама.

Несусветный хлам был набит в никому не принадлежавшую нишу лестничной площадки чёрного хода. Мы выбросили его, не подозревая, что у него есть хозяин и как он дорог его плюшкиному сердцу.

В каких драматических красках этот склочник описал наше вероломство, не знаю, но мне целый месяц пришлось голодать с детьми.

Дня через три после инцидента он шёл мне навстречу и как ни в чём не бывало широко улыбался, как своей старой знакомой.

И сказал: « Мы с вами подобно двум одиноким сердцам в утлой лодке среди бушующих волн житейского океана!»

Короче – псих с поэтической душой.

Сколько приходилось тратить сил и времени на всякие разборки между жильцами и на их жалобы по разным поводам – бегать по залитиям от текущих труб и кранов, по затоплению с гнилых крыш, на очистку комнат от вещей умерших. К этому добавлялся и контроль за ведомствами перечисленных улиц.

Поднимали меня и ночью.