Осколки фрагментов

Ещё одно предание из Китая. Разгром государства Западное Чжоу, существовавшего до 770 г. до н.э., история связывает с именем красавицы Бао Сы, в которую безумно был влюблён последний правитель этого государства Ю-ван (в миру Цзи Гуншэн).

Вечно мрачная Бао Сы, зачатая от слюны двух драконов, живших ещё в легендарные годы правления династии Ся, развеселилась только при виде войск вассальных князей, собравшихся у стен столицы Западного Чжоу – Фэнхао. Это Ю-ван, стремившийся во всём угождать Бао Сы, велел зажечь сигнальные огни о надвигающейся на столицу опасности, хотя никакой опасности в действительности не существовало.

Затем пошло-поехало: всякий раз, когда Бао Сы впадала в меланхолию (а поводов к меланхолии у женщин достаточно – одна менорея чего стоит), Ю-ван распоряжался жечь сигнальные огни, что неизменно приводило к сбору войск у стен столицы и, соответственно, к смеху Бао Сы.

В итоге, когда над столицей нависла реальная опасность и Ю-ван распорядился в очередной раз зажечь огни для сбора войск, к стенам столицы никто не пришёл. Очевидно, все подумали, что речь идёт об очередной блажи Бао Сы.

Так и погибла, согласно легенде, династия Чжоу – из-за своенравной красавицы Бао Сы.

Опять же из источников, которые не смотрят на историю через место, откуда люди на свет выходят, следует, что династия Чжоу и без того на ладан дышала. В период правления Ю-вана произошло землетрясение, на земли Западного Чжоу напал мор животных. Были и другие предзнаменования гибели рода Чжоу, как большие, так и малые.

Стебли тысячелистника у гадателей неизменно показывали на печальный конец правления Чжоу, как бы ни пытались изменить они уже предсказанное и потому неизбежное будущее.

Дикие племена цюань-жунов захватили Фэнхао и Пи-ван, а сын Ю-вана от законной жены (не Бао Сы) был вынужден уйти на Восток, перенеся столицу государства в Лоян.

В любом случае, зло не от баб, вернее, не всё зло от баб, – возводят на несчастных напраслину с древних времён. Не будь либидо петушиного прежде всего у мужчин, не было бы и проблем из-за женщин, в том числе у самих женщин.

Вера Павловна и общество потребления

Всем (почти всем) известна притча о девятом сне Веры Павловны. Ныне умеющий читать человек гораздо больше знает именно о девятом сне Веры Павловны, чем о её предыдущих восьми снах вместе взятых.

Мне почему-то не кажется, что многочисленные отсылки к роману Чернышевского «Что делать?», кидаемые Пелевиным в конце рассказа о злоключениях Веры Павловны, действительно сподвигнут читателя к обращению к тексту данного романа.

«Что делать?» воспринимается, скорее, как символ, обозначение, ибо позволяет при упоминании названия романа поднять целые пласты воспоминаний и культурных ассоциаций – вспомним хотя бы небезызвестные:

«Кто виноват?» и «Что делать?» – два извечных вопроса на Руси»

или

«Кто виноват?», «Что делать?» и «Кому на Руси жить хорошо?» – на Руси три извечных вопроса».

Вкратце идея «Девятого сна Веры Павловны» выведена в эпиграф рассказа – это слова Л. Витгенштейна, содержащиеся в «Логико-философском трактате», – «солипсизм совпадает с чистым реализмом, если он строго продуман».

Если же серьёзно, то в рассказе повествуется о некоем ангелоподобном существе – Вере Павловне, осуществлявшем в конце 80-х годов прошлого столетия свою трудовую деятельность в одной из многочисленных уборных столицы.

Я, наверное, не совсем корректно выразился об ангелоподобном существе. Просто навеяло – ангелы существа бесполые и неопределённого возраста. Хотя, возможно, у меня просто превратное представление об ангелах.

Подругой Веры Павловны являлась Маняша. Впоследствии, правда выясняется, что она, по всей видимости, – не более чем мираж, не существующий вне головы героини рассказа.

Из диалога Веры Павловны со своей второй сущностью, для нее становится очевидной та простая мысль, что мы сами вольны создавать реальность.

После данного диалога заканчивается часть вступительно-описательная и разворачивается основное действо. Для начала (для эксперимента) Вера решает сконструировать окружающую её реальность в своём вкусе. «Например, чтоб здесь на стенах появились картины и заиграла музыка».

Действительно, через некоторое время в уборной произошли перемены и из простого сортира она превратилась в туалет – сменилась, если можно так выразиться, парадигма отхожего места.

Наряду с увеличением платы за услуги, сменился и антураж – советский блёклый кафель был заменен на плитку с изображением цветов, появились бархатные портьеры, а на стене у входа повешена была картина, изображающая преследуемую волками тройку белых лошадей, везущих сани, заваленные сеном, в которых сидели два мужика-гармониста и баба (Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несёшься?).

Затем новый Верин начальник принёс магнитофон, процедура избавления от отработанного материала определённым образом облагородилась, поскольку Вера теперь включала классику – от Баха до Вагнера.