Осколки Нашей Реальности

– Да, черт возьми! Если ты только попытаешься ранить меня, Делинда вряд ли тебя похвалит. Она ведь не давала указаний, что делать со мной, если я начну сопротивляться. А вот твоя смерть… – он сглотнул. – Не вызовет в ней никаких эмоций, кроме разочарования.

Выражение лица Янмей оставалось таким же непроницаемым, но плечи ее дрогнули. Ничто не подсказывало, какими могут быть ее дальнейшие действия, и Александр всерьез задумался о том, чтобы стрелять в нее.

Внезапно она начала медленно подходить к нему.

– Если ты умрешь, – разъяснял Александр все громче, – она забудет о тебе так, словно тебя никогда не было. Заменит тебя в ту же минуту.

Робин знала, что без дополнительных приказов королю не причинят вреда, даже если он навредит другим. Но ноги ее словно приросли к полу. Она не могла оставить его.

Янмей приблизилась вплотную и чуть наклонилась так, что дуло пистолета упиралось ей в лоб.

– Стреляйте.

Блики света тонули в ее черных глазах. Взгляд был безжизненным. Будто застывшим в момент смерти.

Александр чувствовал, как дрожат руки и палец стучит по спусковому крючку. Каждая смерть притупляла его чувство вины, и совершать новые убийства становилось проще. Но это его нисколько не радовало: он боялся, что однажды лишение жизни перестанет вызывать в нем эмоции – и этот страх был доказательством того, что он еще не потерял себя.

Но разве можно оставаться собой – отзывчивым, жалостливым и милосердным, – когда тебя окружают враги, держащие тебя на короткой цепи? Люди, которых ты когда-то считал своими близкими и делил с ними улыбки. Родители, Делинда, няня – о каждом из них у Александра остались где-то в уголках души приятные воспоминания, за которые он цеплялся всякий раз, когда получал от них вред. Оправдывал причиненную ему боль. Брал вину на себя. Любил, несмотря ни на что. Сколько же сил на это уходило.

Александр вдруг осознал, как устал от этого. Боль тонкой иглой пронзила его сердце, и в голову пробралась новая сумасшедшая мысль пустить пулю себе в висок. Он уже не помнил, что все это время придавало ему сил и почему мысли об уходе из жизни не приходили раньше. Что хорошего с ним произошло за восемнадцать лет?

И перед глазами, словно по щелчку, возник взволнованный Каспар, стоявший у его кровати, когда Александр только перенес стерилизацию. Он вспомнил, как тот пытался убедить его мать отойти от королевских правил и разрешить Александру носить брюки вместо шорт в холодную погоду на год раньше положенных десяти лет; как не отходил от постели Александра, когда он все-таки заболел; как после убийства няни Каспар спустя считаные секунды забежал в его покои, застав Александра на полу заплаканного, забрызганного кровью; как он был готов выступить против королевы, лишь бы уберечь его от обрядов очищения.

Слезы навернулись на глаза Александра. Он взглянул на пистолет и не сразу вспомнил, зачем его держит. Захваченный болезненно-теплыми воспоминаниями, он не заметил в глазах Янмей испуг.

– Что с вами? – в унисон спросили телохранительницы.

– Прошу… – всхлипнул Александр и опустил пистолет. Пройдет ли хоть день, чтобы он не плакал? – Пожалуйста, отпусти Робин. Я… не хочу тебя убивать. Не хочу тебе вредить. Если бы кто-то знал, как я устал от всего этого.

Янмей выпрямилась. В легкой растерянности она уставилась в пол, словно в поисках решения. Наконец Янмей подняла многозначительный долгий взгляд на Робин и чуть качнула головой в сторону дверей. Робин благодарно кивнула и выбежала из кабинета.

– Спасибо. – Александр опустился обратно на диван. Слезы почти высохли на его разрумянившихся от чувств щеках, но воспоминания о Каспаре еще долго не отпускали.

9

Давление

Новая пыточная не была похожа на ту, в которой Саша едва не пережил один из своих худших кошмаров. С середины крохотной комнатки с бетонными стенами на него смотрел железный стул с ремнями на спинке, подлокотниках и передних ножках. В углу стояла тележка с аккуратно разложенными хирургическими инструментами.

Несмотря на дикий страх, который Саша с разочарованием все чаще в себе замечал, в искусстве притворства ему не было равных. Но за стремлением казаться бесстрашным он не всегда видел, что это лишь злит его мучителей и заставляет их прибегать к более изощренным пыткам.

Он уже пережил стягивание конечностей тугими ремнями, по ощущениям рвавшими его плоть, и яркие синяки на ногах и запястьях были тому доказательством; электрические разряды, избиения солдатами; знал, как чудовищно неприятно, когда от нехватки воздуха тело машинально заглатывает воду, заполняя ее легкими, руки лихорадочно пытаются оттолкнуться от проклятой заполненной водой раковины, но рука мучителя, до боли стиснувшая его волосы, слишком сильна.

Многие пытки промелькнули у Саши перед глазами, пока он смотрел на жуткий стул в размышлениях, для чего он предназначен, и не смог поверить, что действительно все это перенес с гордо поднятой головой, а на самом деле – с неуемным страхом и диким желанием сбежать.

– Шевелись!