Осколки тени и света (СИ)

— Глядь, — не сдержался темный, дергая плечом, потом сам расцепил мои руки, отодвинулся. Избегая прямых взглядов в мою сторону, изловил лошадь за поводок, вложил кожаную шлейку мне в руку и пальцы прижал. Затем молча развернулся, подобрал «душечку», оттерев краем рукава налипший сор, и направился прямо к кучке деревьев.

Я, спотыкаясь через раз, поплелась за ним с похрамывающей Ведьмой на поводке. Тут у каждого свой поводок. И все перепутались. Мой вот, явленый на свет, ноет и дергает, но я не стала ничего говорить каланче. Потерплю до утра. Не так уж и страшно.

А волшебство куда-то делось. Будто связавшая нас паутинка, как одна из тех, что мерцали на моих руках в овраге, порвалась. Эверн говорил: моя магия — пахнуть домом. Но так считал он. А как я пахну для Ине? И пахну ли вообще? Я не про те случаи, когда хочется ванну принять, а про лаванду и горячее железо. Почему мне это важно? Это магия крови связавшего нас договора или все же… волшебство?

Низинка пахла болотом и до невозможного напоминала место моего с Ине знакомства. Не кладбище, после, где я в речке купалась. Речки не было, но имелся родник, разлившееся от него мелкое озерцо, сырая поляна и сонмище комаров. Они с ужасающим гулом поднялись вверх, когда сначала некромант, а потом и мы с Ведьмой, вломились на их территорию. Если тут и водились твари вроде той, что напала, эти с хоботками их давно уже…

— Хорошее место, детка, — бормотал темный, обходя почвякивающую полянку по кругу. — Хорошее, чистое.

За ним шлейфом тянулся дымный след с непередаваемым запахом тины. Когда круг замкнулся, столбом вверх рванула влажная и непередаваемо воняющая волна, но чавкать под ногами перестало.

Ведьма прятала морду у меня под мышкой, жарко туда дыша, а я — в ее гриву, немного подпаленую некромантом в битве с неведомой тварью. Не успели мы с лошадью проникнуться друг к дружке теплыми чувствами на фоне общей проблемы, как нас развели по углам. Ведьму некромант привязал, зачем-то сняв часть сбруи и распустив на шлеи. Посмотрел, будто и меня не прочь привязать, но свернул ремни в комок и бросил к рюкзаку.

Так, ну, тут все ясно. Минута слабости прошла, теперь можно снова меня игнорировать и считать за лишний тюк поклажи. Только «золотко» непогрешима и идеальна. Что за?.. Это что, я сейчас истерю, что лопата значит для него больше, чем я? Впрочем, поводов для истерики у меня, как тут комаров.

Но комарам вонь тоже не понравилась, они собрались и всей страшной гудящей тучей откочевали в сторонку. Если возникнет необходимость прогуляться за куст, палка будет нужна однозначно. Или последний аргумент.

Ине в паре с «душечкой» продолжал, бормоча, таскаться по поляне, иногда касаясь груди, будто у него сердце ныло. Развел огонь. Со второй попытки сырые ветки вспыхнули, заискрив синим. Начертил отвращающий контур, потом еще один, обильно полив его кровью из рассеченного ритуальным клинком запястья. Там, где земли коснулась кровь, трава сделалась похожей на черное стекло, и теперь в стороне от костра блестел небольшой, похожий на обозначенное для будущей могилы место, прямоугольник. Как раз высокому человеку лечь. Некромант едва там сразу же и не лег, потому что лопата вывернулась, его мотнуло, и тут до меня, как до ящерка на утро, дошло, что каланча едва на ногах держится, а «детка» ему вместо подпорки.

Наконец он угомонился и сел, снова чуть не завалившись, а я уже не знала, что меня пугает больше, возвращение бреда или это вот его состояние. Мысль о путешествии к роднику была тут же забыта. Внутри тонко дрожала натянувшаяся струна тревоги и беспокойства. И невыразимой застарелой усталости. У меня подогнулись коленки на полпути к огню, добралась на четырех, села. Хотела поближе к Ине, но тот, роющийся в рюкзаке, просто швырнул в меня одеялом, которое до этого превратил в еще одну сумку. И запасной флягой с водой. Молча предложил поесть, дождавшись, пока я переползу с травы на одеяло. Сам опять не ел. Выбрал среди своих жутеньких пузырьков, самый мелкий, вытряс из него себе на язык тягучую каплю и тем удовольствовался. Сложил все обратно, кроме дубинки с цаплей, которую, подумав и впервые за последний час посмотрев на меня, уложил за пугающий контур.

— Мне нужно поспать, — голосом смертника, которого поставили перед петлей произнес темный, таращась в огонь. — Не смей подходить. Чтобы не случилось — ни шагу за границу.

И тут же бросил в меня сонным проклятием, сработавшим, как удар аргумента, с которым собиралась воевать с комарами.

* * *