Осколки тени и света (СИ)

Вот и сокровище. Цельно металлический кинжал с гравировкой на лезвии и тонкой рукоятью, мигнул гранатовым глазком с трещиной, похожей на зрачок. Набухнув на краю небольшого разреза, в собранную горстью руку Ине, сбежала ярко-красная дорожка крови и собралась монеткой, пустив усики по линиями ладони. Ритуальный клинок снова растаял во тьме, а мой лоб украсился неким знаком. Завершающий штрих был по губам. Облизнулась я машинально. Так уже было. Он рисовал мне на лбу и возил кровью по губам, но тогда задыхалась я. А теперь будто бы он.

— Никогда не молчи о важном, глупый сполох, — произнес некромант, и провел по щеке костяшкой согнутого, испачканного в подсохшей крови пальца, будто смахивал приставшую паутинку, — обязательно случится так, что говорить будет некогда, незачем или некому.

Он отвернулся, пряча от меня взгляд. Глаза всегда говорят больше, чем слова. Поэтому когда больно, неловко или страшно, что тот, кто напротив прочтет о нас больше, чем мы готовы открыть, — мы отворачиваемся.

— Хорошо. Я не буду молчать.

— А вот теперь мне по-настоящему страшно, — сказал Ине, сияя фингалом поверх плеча, на которое закинул брякнувший рюкзак.

— Придурок, — облегченно выдохнула я.

— Болтливая обуза.

На том и порешили. Выбрались из низинки, подгоняемые зловещим комариным гулом, и направились к ближайшей цели путешествия. Я пристроилась слева, отставая на полшага, шаг, два, пять. Потом каланча сжалился и перестал нестить, как на пожар. Или разобрал, как я, запыхавшись, злобно обозвала его бугаем на оглоблях. И вот мы шли, я улыбалась, бросая взгляды на цветущий лик. Всегдашний ворчащий чуть раздраженный мрачный тип — это привычнее того, кто говорит шуршащими угольками, гладит по лицу и…Ине…

— Чтоб тебя гули драли, ведьмина дочь! — рявкнул темный, споткнувшись и едва снова не нанизавшись глазом на черенок, потому что оставленная без внимания Ведьма подкралась и от всего сердца куснула обожаемого владельца пониже уха.

— Золотце, давай их аккуратно стукнем, быстренько зароем в красивом месте и все будет как раньше: ты, я и тишина? И плевать на договор. Одним проклятием больше одним меньше…

До леса было несколько часов хода, градус веселья продолжал повышаться.

Глава 21

Раздавшийся ввысь и вширь, Светлый лес приближался, заняв собой большую часть обозримого пространства впереди и слева. Справа расстилалась неизменная овражистая условная равнина с лысыми, как прыщи, каменистыми холмами и только потом, завернутые в пуховое одеяло тумана и серебристых елей, горы Ирия.

Он был ослепителен, на него нельзя было смотреть без счастливой улыбки и я улыбалась, наплевав на последствия — после дедушки Тен-Морна мне Драгонийский хребет был по колено. Я про фигнал каланчи, а не про Светлый лес, если что. При прочих равных, как то сияние и великолепие, фингал выигрывал. Он расплылся на всю глазницу и был уже неопределенно фиолетовым, что как нельзя лучше отражало некромантскую суть: почти все темные — мутные типы, и им фиолетово, что об этом думают окружающие.

Фиолетовый на лице Ине плавно превращался в отвратно зеленый с мерзкой желтоватой каймой, я старалась оправдать свое обещание не молчать. Вокруг было мирно и благостно, а каланча в боевой готовности выбивался из общей картины. Он еще до выхода нацепил на себя всю свою амуницию, начиная с кожаного нагрудника и заканчивая наручами, и тьму распустил. От этого мне сначала было зябко, потом щекотно, будто кто-то возил травинкой по шее и под коленками.

Из густой сочной травы, пестрящей цветами и соцветиями вспархивали глянцевые меднобокие жуки, трепыхали, зависая в воздухе радужнокрылые стрекозы, порхали крупные, пронзительно лазурные и ярко-лимонные бабочки. Ведьма фыркала, трясла гривой и взмахивала хвостом, стоило хоть какой-то приноровиться присесть. Особенно ей не нравились черные, будто бархатные. Одна такая близко подлетела ко мне, медленно, как во сне, взмахивая резными крыльями с серебристой оторочкой по краю. Я замедлила шаг, протянула руку… Юркое темно-синее веретено сбило почти коснувшееся пальцев насекомое, волшебной красоты крылья вспыхнули свечкой.

— Зачем!?

— Не будем утруждаться, дорогуша, эта безголовая сама благополучно убьется в двух шагах от безопасного места, — скосив глаза на верную подругу, бликующую отполированным лезвием, темный сделал странный пас, будто собирался подхватить медленно оседающее на траву обугленное насекомое. И подхватил, поймав в сплетенный из дымных струек кокон. Крутнул запястьем, дернул. Хрупкий остов раскрылся розеткой не то когтей, не то зубов, и от него в сторону, проявляясь в воздухе, потянулась мерзко пульсирующая жилка. Еще рывок — и жилок стало больше. Каждая заканчивалась порхающей бархатной красавицей.

— Алмазная паутинница. Вцепится одна, следом налетят подружки. Глазом моргнуть не успеешь, как завернут у кулек и будешь еще одним холмиков в траве. Вон как тот, к примеру.