Осколки великой мечты

Машины наконец-то поползли, и Полонский, механически переключая передачи, подумал: «Почему, интересно, она назначила мне рандеву в простецкой «Патио-Пицца» на Маяковке?.. Вера-то, судя по всему, далеко не бедствует. Может, в память о тех временах, когда на том месте был ресторан «София»? И я выводил ее, восемнадцатилетнюю девчонку, туда в свет?.. Неужели помнит?.. Или она просто не уверена в моей платежеспособности?.. Скорее всего – последнее. Обычным профессорам нынче даже «Патио-Пицца» не по карману. Что ж, предусмотрительная девочка. Не хочет ставить меня в неловкое положение. Или тратиться самой, если придется вдруг за меня платить… Молодец. Я всегда чувствовал, что Вероника далеко пойдет».

На площади Маяковского профессор свернул направо, в Оружейный переулок. Ему повезло: от подъезда с табличкой «Интерфакс» только что отъехала чья-то «Ауди» с мигалкой и правительственными номерами. Полонский лихо втиснул свой изрядно уже потрепанный «Форд Скорпио» на освободившееся место.

В зал пиццерии профессор вошел, когда часы показывали уже двадцать тридцать: с опозданием, значит, на полчаса. Близоруко оглядел столики (очки он принципиально не носил). Никого похожего ни на прежнюю Веру, ни на ее нынешнюю, телевизионную версию, он не заметил.

Подозвал официанта: «Меня здесь должна ждать девушка…»

– Как ваше имя-отчество? – любезно спросил официант.

Профессор назвался.

– Пойдемте, – радушно улыбнулся тот. – Вас действительно ожидают.

Он провел Полонского к дальнему столику у окна. За ним сидела Вера. Вблизи было видно, как сильно она переменилась. Повзрослела. Похорошела. Прекрасно и дорого одета.

Большая тарелка перед ней была наполнена разнообразными закусками. Вера задумчиво ела, кося глазом в какую-то толстую иностранную газету.

– Извини, я опоздал, – сказал, подойдя, Полонский.

Вера оторвалась от пищи (и от газеты), улыбнулась и оглядела профессора с ног до головы. Результатом осмотра она оказалась, видимо, довольна.

– Присаживайся. Не стоит извинений. – И уже официанту: – Принесите гостю тарелку для салат-бара.

– И бокал белого вина, – добавил профессор, усаживаясь напротив Веры. – Ты очень изменилась, – продолжил он, когда официант отошел. – В лучшую сторону. Я всегда знал, что из тебя выйдет толк.

– Твои уроки, – вернула комплимент Вера. И слегка уколола: – Впрочем, не только твои.

– Да, я слышал.

– Что? – быстро спросила она.

– Что ты родила.

– Было и такое, – слегка улыбнулась Вероника.

– Мальчик? Девочка?

– Мальчик.

– Сколько ему?

– Уже двенадцать.

– Жаль, что он не от меня. Правда, жаль.

– Да, не от тебя. А как твои дочки?

– Уже студентки. Впрочем, я редко с ними вижусь.

– Давно хотела извиниться перед тобой, что испортила тебе карьеру.

– Не стоит. На самом деле тот скандал только пошел мне на пользу.

– Вот как?

– Конечно. Остался бы я тогда на кафедре – и кем бы стал к девяносто первому году – когда у нас все завертелось, закружилось и помчалось кувырком?.. Доктором наук, специалистом по истории партии. К тому же по-прежнему женатым на той толстой дуре…

Официант принес вино и тарелку для салата, Полонский рассеянно поблагодарил его.

– Чем же тебе тот скандал пошел на пользу?

Вера во время этого разговора не переставала есть, и профессор понимал, что это не манерничанье: новая, повзрослевшая Вера, как видно, привыкла ценить свое время. И умела наслаждаться простыми радостями.

– Я почувствовал себя свободным, – пожал плечами Полонский. – Понимаешь: сво-бод-ным. Где хочу, там живу. Куда хочу, туда иду. Никому не докладываю. Ни перед кем не отчитываюсь… Все – другое! И жизнь – другая, и работа!.. Так что ты с этим твоим диким студентом – ну, драчуном тем, – большие умницы. Увели меня из двух тюрем сразу. Одним, извини за каламбур, ударом!

– Ты вправду на меня не сердишься? – чуть кокетливо спросила Вера.

– Конечно, нет! – искренне воскликнул профессор. – У меня у самого смелости бы не хватило: вот так все взять и разом оборвать… А я только когда занялся реальным делом, понял: какая же это туфта – все, чем я раньше жил!.. Все эти съезды, пленумы, левая оппозиция, правая оппозиция…

– Ты так стремительно исчез… И никто не знал, где ты, чем занимаешься…

– А я никому и не рассказывал, – усмехнулся Полонский. – Тогда. Я пошел в помощники. Знаешь к кому?.. – Он выдержал паузу, отхлебнул вина: – К Борису Николаевичу.

– О?!

– Да! Он был тогда в опале – и я в опале. Друг другу мы подошли.

– И ты по-прежнему с ним? До сих пор? – с еле заметной иронией проговорила Вероника.

– Нет, от него я ушел. – Вера едва заметно снисходительно улыбнулась, и Полонский заторопился: – Нет-нет, я ушел от него не сейчас, когда он уже не президент… Давно. Еще в девяносто втором. Когда мы взяли власть и вокруг него, – профессор поморщился, – стало виться слишком много всяких, – он сделал неопределенный жест, – прихлебателей…

– И чем ты занят? Сейчас?

– Сначала ушел в науку. В настоящую. Защитил докторскую. По социологии… Сейчас читаю лекции в Плешке. Консультирую имиджмейкерскую контору. Издал две книжки. Жизнь интересна и многообразна!..

– Не женился? Снова?