Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

В XIX и начале XX века богохульство и обвинения в богохульстве нередко оказывались в центре общественного интереса. Правящие элиты часто организовывали свои репрессивные кампании «в защиту нравов», используя обвинения в богохульстве. И наоборот, богохульные скандалы на публике предоставляли критикам религии и церкви желанную отправную точку, чтобы поставить под сомнение сложившиеся взаимоотношения. Судебные споры давали как обвинителям, так и обвиняемым публичную сцену – исход этих споров не был реально просчитываем ни одной из сторон. Если споры заканчивались осуждением, то цели блюстителей морали и порядка казались достигнутыми. С другой стороны, осужденных можно было публично представить мучениками свободомыслия. А оправдательные приговоры всегда были чувствительными поражениями для представителей государственной власти и консервативных обвинителей. Число высказываний или проявлений, прямо и сознавательно направленных на «кощунство», долгое время держалось в узких пределах. В особенности это относится к сфере высокой литературы и изобразительного искусства. Исключение составляют, начиная с XVII века, те «непристойные» стихи и романы, где воспевание плотских вожделений неизбежно должно было казаться кощунственным с христианской точки зрения. В конце XIX века искусство позволяло себе больше вольностей: произведение, подобное «Собору любви» Оскара Паниццы 1894 года, из-за которого автор был заключен в тюрьму и которое в конечном итоге стоило ему жизни, ярко демонстрирует разрушительный потенциал такого искусства: сто лет спустя оно стало фильмом, подвергнутым столь же действенной цензуре. В век идеологий богохульство, возможно, более преднамеренно использовалось как оружие в сфере «низовой» пропаганды, будь то радикальные английские вольнодумцы, французские антиклерикалы или даже немецкие коммунисты.

В течение десятилетий, предшествовавших 1989 году, значение богохульства постепенно снижалось. Тот факт, что соответствующие скандалы все же имели место, безусловно, свидетельствует не в последнюю очередь о силе и растущем самосознании торжествующего оскорбительного духа большего числа противников церкви и религии. В сатирических текстах, картинах и фильмах желание богохульствовать переживалась более открыто, чем когда-либо прежде. Многие из мотивов этих произведений (например, насмешки над девственным рождением) были намного старше, чем могли осознавать сами актеры. Протесты и судебные иски против таких произведений выдвигались почти исключительно потерпевшими общинами и церквями, а не представителями государства. Несомненно, эти протесты носили характер арьергардных действий. Даже многие из тех, кто не симпатизировал насмешникам, могли ожидать, что лежащие в их основе конфликтные ситуации исчезнут в ближайшем будущем при всеобщей дехристианизации.

Ситуация резко изменилась в 1989 году, когда аятолла Хомейни издал фетву против писателя Салмана Рушди. С тех пор дальнейшие скандалы, связанные с богохульством, не только держали в напряжении страны, в которых они начинались, но и всегда приводили к волнам мирового возмущения и вспышкам насилия. Во многих случаях жалобы на кощунственное отношение к священному со стороны «других» были желанным политическим оружием в руках заинтересованных правителей, будь то на межгосударственном или внутреннем уровне. На обоих уровнях происходящее чаще всего касалось ислама; однако пример России показывает, что возмущение и использование богохульства в своих интересах не являются прерогативой мусульманских имамов и правителей. В любом случае, сильное возмущение такими кощунственными явлениями, как карикатуры на Мухаммеда, вряд ли можно полностью объяснить контролируемыми кампаниями. Несомненно, эти изображения мобилизовали сильные религиозные эмоции, значение которых все чаще и противоречиво обсуждалось в западном мире. Многие мусульмане и их единомышленники видели в кощунственных текстах и изображениях не только отсутствие уважения к святой личности, но и проявление недостатка чуткости по отношению к мусульманскому населению в отдельной западной стране и к исламу во всем мире, диагностировали разгул антиисламизма, или «исламофобии», и рассматривали богохульные высказывания как вариант расистского языка ненависти. Оппоненты, напротив, изображали богохульство как маяк свободы самовыражения, которую нужно защищать, практикуя богохульные насмешки, – чем сильнее нарушается табу, тем лучше!