Оскорбленные чувства

В воздухе воняло бездной, и темная муть колыхалась в сердце Эллы Сергеевны. Ее знобило и ломало от смутного страха. Без исполинской защиты Андрея Ивановича она делалась крошечной, чепуховинной. А вокруг плотоядно теснились, злорадствовали подчиненные. Зам по воспитательной работе зачем-то подсунула распечатку помойной статьи журналиста Катушкина, дескать, судить за такие пасквили надо. Пройдоха Катушкин намекал на золотые горы в лямзинских закромах, ссылался со словесными подмигиваниями на «прельстительную подельницу министра» Марину Семенову и с особенным юмором подчеркивал отсутствие губернатора на прощании. Дескать, на покойнике шапка дымилась еще при жизни, а сейчас вот-вот разгорится в полную масть. Анонимки, мол, которыми затравили Лямзина, якобы пестрят разоблачениями адюльтера и превышениями полномочий. И якобы прокурору Капустину нынче есть чем заняться. Мол, того и гляди начнется подкоп под вдову. Под конец паршивец Катушкин туманно намекал на непорядки в подвластной Элле Сергеевне школе.

И вместо того чтобы разозлиться, чтобы, налившись презрением, вышвырнуть поганые листочки в перфорированную урну, она вдруг застыла с застрявшим внутри трусливым комком. А что если вычислят? Что, если вынюхают, как Элла Сергеевна аккуратно вписывала в журнал выпускного класса оценки по обществознанию. Оценки и темы уроков, которых в действительности не было. Или что, сговорившись с главной бухгалтершей, сальной теткой в оренбургском пуховом платке, она годами подавала документы о начислении зарплаты на несуществующих учителей. И этим призрачным педагогам не только исправно отстегивали ежемесячно из кассы, их еще и поощряли премиями за особо важные достижения. А в гардеробщицы Элла Сергеевна записала бедную родственницу, появившуюся в школе лишь однажды. Зарплата между тем текла. Сглотнув холодную слюну, Элла Сергеевна решила уволить полтергейстов одним махом, за какую-нибудь провинность.

Завучихи суетились, крашеные волосы их выбивались из-под пластиковых зажимов распушенными от страха хвостами. Элла Сергеевна чувствовала: они тоже боятся подкравшейся неизвестности, они готовы отречься от нее по первому петушиному крику. Но этому не бывать. Все, все замазаны. В кого ни ткни – каждый тянул с учеников. Аттестаты зрелости, запертые в несгораемом шкафу, выдавались за тайную пеню. Не платишь родной школе – остаешься без документа. «Сборы на компьютерный класс…» – вспомнила она. Деньги, липкие, с миру по нитке, несли к ней в тяжелых конвертах со списками фамилий – кто сколько сдал. На двери класса пока качался замок, зато в кабинете Эллы Сергеевны, на стенке возник ультратонкий монитор. По мановению хозяйки он поворачивался в разные стороны, как живой, сверкая квадратной жидкокристаллической мордой.

Учителя, вот кто мог напасть нежданно-негаданно, вцепиться в нее мертвой хваткой. Уж сколько лет Элла Сергеевна держала их на голой ставке. Областные праздники, смотры, выборы, городские олимпиады и конференции – на всех этих пиршествах духа они отпахивали свои сверхурочные. А грамоты, благодарности и премии доставались одной лишь Элле Сергеевне. Хамка-словесница попыталась донести в высокие инстанции, но, спасибо покойному Лямзину, жену его, Эллу Сергеевну, не тронули пальцем. Зато словесница полетела в тартарары. И больше ни одна душа не смела покушаться на директоршу…

Она просунула руки в скользкие рукава халата; дрогнуло и растроилось, расшестерилось ее отражение в трюмо шифоньера. Галстуки Андрея Ивановича закачались на металлической вешалке, похожей на позвоночник с торчащими елочкой ребрами. Вместо черепа выгнулся вопросительным знаком крюк. Сын рассказывал: полосы на американских галстуках идут от правого верхнего угла к левому нижнему, на британских – наоборот. А если крест-накрест? Решетка получится… Галстуки следовало раздать водителям Андрея Ивановича. «Он отпустил водителя в тот вечер», – в сотый раз вспомнила Элла Сергеевна. Зачем, зачем… Она вдруг осознала с новой ясностью, что мужа больше не будет, никогда не будет, совсем, и она, забыв об иерихонском звонке, осела на край разворошенной с ночи постели.

Проклятая Семенова. Элла Сергеевна заподозрила гиблую мужнину связь еще тогда, когда Лямзина только-только оторвало от нее и унесло, утащило гейзером влюбленности. Когда он перестал по ночам подбираться к ней с короткой и теплой супружеской лаской. И, попеняв на тяжелое бремя работы, поворачивал к ней крепкий затылок, забывался холодным, далеким храпом. Растравленная его бесстрастностью, Элла Сергеевна перебрала все возможные секретные капли – шпанскую мушку и конский возбудитель, экстракт арктического криля и вытяжку из печени рыбы, настой женьшеня и дикий перец. По несколько капель в чашку с его вечерним чаем. Но вместо того чтобы загореться полымем желания и ринуться на нее с утолстившейся шеей и налитыми кровью глазами, как дождавшийся гона лось, Андрей Иванович позеленел и заперся в уборной. Его мучительно рвало.