Оскорбленные чувства

Создателю и Содетелю человеческого рода, Дателю благодати духовныя, Подателю вечнаго спасения… – читал священник, и ноздри министерских работников, иссушенные бумажной пылью, казенной скукой, чернильным ядом, воскресли, затрепетали, втягивая таинственные благовония. Точивший Леночку червь разомлел, заиграл кольцами, ослабил хватку. Стало хорошо, покойно, и в предвкушении смутной радости ярче забилось сердце. И тут, будто в ответ ожиданиям Леночки, молитва прервалась шумно осекшимся женским вздохом. Вздох получился звучный, тонкоголосый, но сразу же был задушен, сдавлен хрипящим спазмом.

Вам плохо? – спросил священник, возникла пауза, посыпались голоса, заволновались ряды собравшихся. Наталья Петровна выкатилась в приемную живым тропическим шаром, вывалилась в самую гущу народа, как яйцо вываливается в траву. Глаза ее глядели невидяще.

О боже, – шептала она, потрясая своим айфоном, – о боже! Всем. Отправлено всем, по всей министерской базе…

Что случилось, Наталья Петровна? – спрашивали подчиненные, но она только сжимала блестящую таблетку айфона и отступала все дальше и дальше, пока совсем не скрылась из виду. Две канцелярские дамы побежали за ней, остальные ринулись совещаться с батюшкой. Но уже кое-кто заахал, загоготал. Вокруг Толи скучились овалы смеющихся лиц. Чьи-то пальцы тыкались в экран телефона, открывались в изумлении рты.

Что там? – полюбопытствовала Леночка.

Глянь! – с восторгом подозвал ее Толя и показал фотографию.

Фотография была невероятной. Развязнейшей дерзостью была фотография, вопиющим опровержением всех человеческих законов приличия. Восседая на барной табуретке с длиннющей, как у ходулей, ножкой, позировала развратная баба со скачущими в зрачках чертенятами. И баба эта была не кто иная, как сама Наталья Петровна. Но совсем не такая, какую все они знали, а спятившая, оборделившаяся. На плечи ее было наброшено цветное боа, дородное хлебное тело затянуто в кожу корсета, студенистый кисель груди вытекал наружу пышными полукружиями. Толстые ноги в сетчатых, как авоська, чулках были по-цирковому раскиданы врозь, острые каблуки-шпильки, подвернутые, указывали концами-набойками в самый женский срам, еле спрятанный под кружевом черных трусов. В малиновых губах Натальи Петровны застыл металлический набалдашник кнута. «Двадцать ударов кнута – смерть, легкое прикосновение – щекотка», – подумала Леночка. Взгляд ее заметался по головам коллег. Коллеги кружили по приемной взбудораженно, теребили смартфоны, набирали в гуглах имя Натальи Петровны, а следом – слова-пароли: «корсет», «кнут», «БДСМ», «позор», «компромат». Священника уже увели, но запах елея еще густо стоял в воздухе. Потрясенные голоса восклицали:

– Опупеть! Мулен Руж какой-то!

– Это кто выложил, кто? – переживали другие.

– Монтаж? Фотошоп? – недоумевали третьи.

Да если бы фотошоп, она бы так не стреманулась! – угорал Толя. – А-ха-ха, а кто-то ведь эту картинку по всем официальным адресам разослал. И в Сеть слили. Теперь пойдет такой хайп!

Толя ржал над Натальей Петровной, а она не выносила его на дух. В министерстве он висел на волоске. А причина – в неотвеченной ласке, в отринутых поцелуях, в неудачном домогательстве. Наталья Петровна была одинока, Толя – кудряв. Ему стоило бы склониться навстречу, отдать себя на заклание, но Толя посмеялся над бабьей жаждой, над начальницыной женской тоской. Он хохотал веселым мальчишеским смехом. Меч увольнения был занесен, и не сберечь бы охальнику головы, но внезапно вскрылось, что у Толи есть высокие покровители. А потом пришла на имя Толи кремлевская телеграмма. Из Москвы. Самая высокая благодарность за участие в молодежном форуме, посвященном годовщине Победы. Телеграмму повесили на стенку, Толя сделался неприкасаем.

Короткая Леночкина радость вдруг куда-то схлынула, и теперь ноги и плечи ее трепала мелкая дрожь, а скулы горели, как будто кто-то натер их снегом. Она схватила из шкафа широкое сиреневое пальто и выбежала на улицу. В ступеньках лестницы белел вмурованный в них навечно доисторический мусор ракушек. Перила коряво царапались. У выходной двери ее окликнул юноша. Юноша был ладный, высокий, с двумя снопами отросших ржаных волос. Он помахал ей и улыбнулся нежной и даже какой-то апрельской улыбкой.

Ах, – испугалась Леночка, – это вы!

Она узнала в нем одного из следователей, пожаловавших к ним в министерство в то роковое утро, когда покойный шеф не явился на службу. Жена Лямзина тогда сообщила, что супруг ушел еще накануне и не вернулся. Любовница – что ждала, ждала и не дождалась. Труп нашли на обочине, утопленным в дождевой канаве. Труп распух. Так сплетничали в министерстве, но откуда могли они знать?