Оскорбленные чувства

А за этими граблями сразу последовали вторые. Спектакль про путешественника, покорителя земель, про встречу с северными туземцами. На спектакль явился с билетом одинокий пенсионер. Он пришел туда тихий и востроносый, а ушел наполненный обидой, раздувшийся от гнева, как гелиевый шар. В спектакле была сцена, в которой одичавший, отчаявшийся вернуться домой путешественник разделывает рыбу на божьей иконе. Сцена ошеломила, шокировала пенсионера. Он написал письмо губернатору. Он сообщил о глумлении над православной верой, он потребовал наказать виновных и запретить спектакль. Постановка была осуждена как первый шаг к экстремизму. К сумасшедшему, как называл старика Получкин, прислушались, спектакль сняли, главрежа уволили. Получкин остался без главной роли.

Однако же актеры, половина которых была с Получкиным заодно, сейчас говорили о нем с ужимками и снисхождением. Бедняга барахтался за бортом, а у них назревала грандиозная премьера. Чтобы порадовать друга-министра, Чащин накатал большую эпическую драму и сам же ее поставил. Был приглашен казачий хор и кордебалет. Костюмы шились в три смены. С колосников спускалась гигантская светящаяся декорация – красное солнышко, символ крестителя Руси. Спектакль назывался «Великий князь».

Раскатывался третий звонок, медленно, будто во сне, гасли лампы, и публика кашляла и шебуршала, устраиваясь в бархатных сидениях. Партер суетился огромной непоседливой птицей, хозяйничающей в гнезде, пальцы зрителей считали ряды, щупали номерки на спинках кресел. Нервно качались в дамских руках программки. Занавес дрожал, волновался, но покамест не поднимался: ждали губернатора. Наконец, в центральной ложе зашевелились услужливые фигуры, мелькнуло белое крыло воротника. Губернатор уселся в тени ложи, а жена его, облаченная в длинную свободную робу, подалась вперед, облокотилась на бортик, демонстрируя любопытным свисавшее поверх палантина тяжелое янтарное ожерелье. Из соседних лож, далеко вытягивая шеи, кивали им подчиненные и их жены, вся длинная лестница местной власти. Министр культуры, встречавший губернатора в вестибюле, весело двигался к первому ряду партера, а за ним – прожектор снующей по залу большой телекамеры. Но вот прожектор погас, оператор подхватил треножник штатива и ринулся, пригибаясь, к углу авансцены. Занавес, судорожно зарябив, поднялся.

Гром грянул со сцены. Бахнули канонадой деревянные ложки, запели гусли и домры, забренчали трещотки и погремушки, задудели кувиклы и свистульки, забили колотушки по барабанкам, заржали невидимые кони. На сцене пела и плясала массовка, колыхались холщовые расшитые рубахи, стучали по полу кожаные поршни, блистали головные обручи, звенели на груди мужчин чеканные бляхи. В этом грохоте и музыке из глубины декораций на фоне картин с лесами и крепостями шли в кольчугах молодой Владимир и его воеводы. Зал встречал явление героя аплодисментами.

Русичи! – воскликнул князь, и тотчас умолкли шумы, осеклись волынки. – Я взял Новгород, а теперь пойду на Киев, где укрылся мой злобный брат Ярополк. Со мною – варяжские войска! Мы скинем Ярополка с престола. А по дороге я захвачу Полоцк и проучу Рогнеду, его невесту. Мерзавка горько пожалеет, что мне отказала! На Киев! – кричал князь, и желтизной отливалось в софитах его напудренное лицо.

На Киев, на Киев! – ревела массовка.

В зале засмеялись, захлопали. Послышались сигнальные трубы. Бока сцены вдруг задвигались, русичи хлынули врассыпную, стенки разомкнулись, сомкнулись – и в мгновенном театральном превращении Владимир и его свита очутились в палатах полоцкого правителя. Круглились арочные своды, в нарисованных слюдяных окошках мутно ежился солнечный свет. Воины Владимира цепко держали полоцкого князя, а также жену его и сыновей, к каждой груди приставлено по копью. В ногах у Владимира под его пятой лежала с испуганным, но свирепым лицом, хмуря толсто нарисованные брови, полоцкая дочь Рогнеда.

Что ты мне сказала, Рогнеда, когда отказалась идти за меня? – вопросил князь.

Не помню! – захрипела Рогнеда.

«Не хочу разувать раба», – так сказала ты мне. Как будто я не достоин обладать тобой. Как будто я пришел из гремучей тьмы и не достоин обладать Русью! Смотри же, князь полоцкий, сейчас овладею дочкой твоею силой! Пусть смотрят, Рогнеда! Пусть глядят перед смертью, как ты насильно станешь моей женой.

Владимир рывком поднял Рогнеду и свободной рукой с треском сорвал ей рукав. Оголилась девическая рука, застонали Рогнедины домашние, заныли их забитые кляпами рты, но сцена уже вертелась, уплывала, унося стыдливо картину расправы. А перед залом снова выросла живая гора народа. Позади нее вставали большие святыни капища, деревянные истуканы Перуна, Велеса, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Мокоши. Гора пела:

Володимир во Киеве воцарился,

Слава, слава великому князю!